Кнут и Штраузе. Два врага. Два гнуса. И кто из них, так сказать, матери истории вреден? Да оба! Обоих и уничтожить… нет, стравить для начала. Выгорело же один раз, почему бы не быть и другому? Только продумать все побыстрее — время не терпит… Впрочем, а почему не терпит? Ведь, сколько бы здесь времени не прошло, а туда, в тридцать восьмой, можно явиться хоть в тот же самый день. Как, кстати, и произошло… произойдет… может быть…
Обойдя дуб, молодой человек поднялся чуть выше, на холм, осмотрелся… И, чертыхнувшись, сплюнул: за орешником, на осине, покачиваясь на ветру, висела голая женщина.
Более того! Подбежав ближе, Ратников чертыхнулся еще раз, узнав… Анне-Лиизе! Это была она!
По всей видимости, старостиха висела здесь не так уж давно — труп еще не успел почернеть, и даже не начал разлагаться, лишь затвердел — Миша пощупал ногу. Эх, Анне-Лиизе, Анна-Лиизе… Эта роковая женщина, любовница крестоносца, даже в этой отвратительной смерти по-прежнему оставалась красивой. Или это просто так казалось Мише, не замечавшему ни вывалившегося языка, ни кровавых, сочащихся желто-коричневым гноем ран на месте выклеванных жадными птицами глаз. О нет, Михаил сейчас не видел этого… он видел ту Анне-Лиизе, ту, прежнюю, жутко красивую, уверенную в себе хозяйку деревни эстов.
Да, конечно, эта женщина принесла ему зло. Вернее, хотела принести, намеревалась… и все сорвалось отнюдь не по ее вине. Да, она посылала на страшную смерть несчастных детей, даже их подыскивала… И все же… Все же Ратникову было жаль эту женщину. Страшная смерть… Гнусная, некрасивая… да смерть и не может быть красивой, хоть и говорят, что «на миру и смерть красна»… Нет! Вовсе не красна! Что может быть красивого в тлене и разложении?
Первым порывом Михаила было сейчас броситься, снять, похоронить по-человечески, как ту, пронзенную стрелой девушку…
Молодой человек уже полез на осину, но передумал. Кто-то ведь казнил старостиху, именно казнил — вряд ли она сама повесилась, хотя, в принципе, всего можно ожидать. Однако же во всех теперешних предположениях нужно исходить из худшего.
Казнили. Повесили. Хотя и не на самом видном месте… Да нет! Как раз наоборот — если смотреть с той стороны острова, где тогда высадились кнехты — так очень даже на видном! Что же, для них и повесили? Чтобы знали. Чтобы зашлись в злобной ярости. Нарочно!
Кто бы это мог быть? Эсты? Прознали, что их старостиха — любовница крестоносца, и… Ну, вот уж вряд ли! Эстам это как раз выгодно, ведь тевтонцы тут сейчас за хозяев. Тогда, может быть, Кнут? Этот может… Впрочем, что гадать? Повесили… картинно эдак. В надежде, что те, кому сей поганый сюрприз предназначен, его скоро увидят. Скоро… Очень скоро, учитывая стоявшую жару. Может быть, даже — сегодня ночью, завтра… Короче — на днях!