Тогда-то в стенах зданий и в воздухе стали проступать высокие прозрачные силуэты. Казалось, им все равно, где находиться: некоторые появлялись прямо на земле, некоторые – между этажами, какие-то – над зданиями. Чистые глаза их смотрели прямо перед собой, за спинами этих существ были луки, а в волосах драгоценными звездами светились удивительные каменья. Этот беззвучный и бесстрастный отряд был полон воинственной возвышенности, как парад победителей, и своей гибельной красотою внушал восхищение и ужас.
– Кто это? – напряженно прошептал Митя, не в силах оторвать взгляда от прекрасных убийц.
– Разочарованный народ, – отвечал ему Вахтанг тревожно под нарастающий где-то вдали бой барабанов. – Изгнанники Эгнана. Хрустальные эфесты. Одна из двух великих сил Ура.
Другой бы на месте героя поинтересовался, кто же вторая великая сила, да и всеми прочими терминами, но наш Митя молчал: все-таки не за такими откровениями он прилетел в Лондон. С каждой новой секундой он чувствовал себя все более неуверенно (если так можно назвать это ощущение), но стоило ему обернуться, как неуверенность сменилась паникой: прямо за спиной его стоял очень высокий человек нежно-голубого цвета c изящным подобием епископской тиары на голове. Человек положил холодную руку на плечо Мите, и из нашего героя вышла всякая способность сопротивляться.
Вахтанг резко развернулся и приставил золотую стрелу к груди странного визитера.
– Отпусти его, царь, – потребовал он: как настоящий грузин, он был готов биться за своего гостя до конца. Но не успел Мегания договорить, как «царь» повел головой, и Вахтанг со сдавленным криком обрушился на землю, выронив арбалет. Стрела выпала из ложа и бесполезно звякнула. «Не надо было ему по-голливудски разговаривать… – подумал Дикий, – а надо было стрелять сразу, стрелять!»
– Митя! – простонал Вахтанг. – Будь осторожен… опасайся иссушающего ока!.. – с этими словами он потерял сознание, а возможно, и вовсе испустил дух – Митя не смог бы определить.
«Царь» тем временем оглядывал Митю как осетрину, в свежести которой сомневался. Затем он отвернулся, дав Мите возможность изучить его профиль, прикрыл глаза и приподнял тиару, вновь обратив на Митю взгляд, на сей раз взгляд третьего ока – очевидно, того, которое Вахтанг и назвал иссушающим, – круглого, с безжалостным зрачком, вставшим стальным лезвием на фоне алого колодца. Этот-то зрачок с легкостью и вспорол Митину прошлую жизнь, прошел по его мыслям, чувствам и воспоминаниям, а особенно подробно задержался на событиях последних недель. Ощущение было таким, как будто тебе разделяют ткани скальпелем, но настолько искусно, точно и легко, что боли ты не чувствуешь, ощущая лишь некое фундаментальное несогласие ситуации с установленным порядком вещей, как будто скребут ножом по фарфоровой тарелке.