Это была не первая кампания, которую Ринама проходила вместе с ксегенским народом. В городе детства она оказалась свидетельницей «осетровой операции», которая без ножа зарезала мирных каубских мореплавателей.
В Каубе Ринама привыкла к чёрной икре и балыку, хотя в магазинах не было даже запаха осетрины. Эту изысканную еду девочке приносили многочисленные родственники и знакомые. Все они были моряками и нелегально добывали осетров в Пийсакском море, на берегу которого расположен Кауб. Официально ловля была запрещена, но, как это часто бывало в Лимонии, на запрет никто не обращал никакого внимания. Если рыбу или икру долго не приносили, ринамина мама покупала её по смехотворной цене у знакомых перекупщиков. Любители вкуснятины жили припеваючи, пока не разразилась «осетровая кампания». Браконьеров, потерявших всякую бдительность, ловили за руки, хотя они были предупреждены многочисленными друзьями. У ринаминого дяди, который плавал капитаном на Пийсакском море, в кают-компании без особого труда контролёры обнаружили два килограмма чёрной икры. Дяде ещё повезло: он отделался лёгким инфарктом. Его другу капитану Саниму повезло меньше. У Санима в каюте тоже нашли свёрток с чёрной икрой. На глазах у потрясённых контролёров проворный капитан выбросил бесценную улику в иллюминатор. Позвали водолазов, но они искать икринки в Пийсакском море наотрез отказались. Огорошенные контролёры затаили на Санима чёрную злобу. Через четыре дня они схватили его тёпленьким с осетриной в руках и посадили по полной программе. Ещё меньше повезло отдалённому ринамину родственнику, который плавал стармехом у капитана Цицвойкия. Гораздо ближе он был брату Миаду, так как приходился ему тестем. Всю свою мореходную жизнь тесть любил ловить осетров и есть чёрную икру вместе с родственниками и друзьями. Когда началась «осетровая кампания», стармеху стало стыдно за своих друзей-браконьеров, и он накатал на них «телегу» в компетентные органы. Цицвойкий был человеком серьёзным и предусмотрительным, и у него на судне контролёры так и не напали на след осетров. Когда простыл след проверочной комиссии, Цицвойкий организовал травлю озверевшего стармеха. Зверюге хватило трёх рейсов для паралича обеих ног, а «осетровой кампании» — двух рейсов для завершения работы. О проделанной работе проверочная комиссия доложила в Совкму, а пийсакские моряки вернулись к своему любимому нелегальному промыслу — за исключением тех, по чьим судьбам жевбернская кампания прошлась, как каток по дорожному покрытию.
Родповнаская кампания не внушала Ринаме таких опасений, как жевбернская. Заядлые прогульщики затаились, народ с отвращением отвернулся от стукачей, а Ринама мысленно одобряла Родповну, который успел реформировать Рушниковый переулок ещё на этом свете. По-видимому, у очередного ксегенского доходяги было сугубо личное представление о коммунизме, и он объявил его в отдельно взятом совковом центре. До глубокой ночи преобразившийся Рушниковый переулок сиял иллюминацией, улыбками белоснежных, галантных продавцов и жирными боками безукоризненных заморских кур. Увы! Кремлёвский мечтатель продержался со своими капиталистическими курами недолго — по укоренившейся в Лимонии привычке его высокое назначение совпало с закатом жизни. Следующий кремлёвский доходяга уже не мечтал, потому что здоровье ему не позволяло не только мечтать, но даже проводить кампании.