— Звонила Элайза. Говорила что-то о прекрасно получившихся фотографиях. Чего она хотела, что за фотографии?
Я откусила рогалик, наслаждаясь его свежестью.
— Может быть, это связано с Кубой. На прошлой неделе она была в Гаване. Все жаловалась, что не могла найти ни одного ветхого здания в кубинском стиле.
— Как странно, она твоя подруга, а вы совершенно разные.
— Ты знаешь, что еще более странно? Ты точно соответствуешь ее типу. Тебе бы никогда не пришло это в голову.
— И что же это за тип?
Я не знаю, как ему это объяснить. Элайза благосклонно относилась к обычным людям. Ничто так не восхищало ее, как начищенные до блеска черные ботинки, портфель с медными пряжками, свернутая вечерняя газета под мышкой. Профессия банкира, по ее мнению, самая идеальная. Но это не мешало ей быть неравнодушной к адвокатам, библиотекарям, программистам (так как они не говорят о своей работе), т. е. к людям, чья работа требует абсолютной тишины и солидной одежды взрослого мужчины. Когда мы выходили куда-нибудь, ее шея начинала вращаться, как на шарнирах, в ответ на каждый брошенный на нее взгляд мужчины в темно-сером костюме. Может быть, это приносило ей облегчение после общения со сложными цветовыми гаммами, с которыми ей приходилось сталкиваться на работе.
К сожалению, такие мужчины редко подходили к Элайзе. У нее была слабость к коротким, шелковым платьям, которые больше напоминали нижнее белье. Впечатление было такое, что она начала одеваться, но затем, потеряв где-то в середине процесса к этому интерес, вышла в чем есть. Подобное случается с молодой матерью. Моду можно сравнить с началом фразы, когда вы начинаете ее говорить, а потом вдруг забываете, что вы собирались сказать.
— Ты утверждаешь, что ей нравятся обычные мужчины? — спросил Джонатан.
Я подумала о мужчинах в костюмах, с которыми она здоровалась и которые под любым предлогом уходили в туалет и появлялись вновь, но уже в сопровождении девушек в светлых блузках. В нашей спальне витал приятный утренний аромат. Арка для двигательной активности не издавала грохота, и это означало, что Бен покормлен и спит.
— Ты не обычный мужчина.
— Но я ношу костюм.
— Тебе это нужно.
— Мне это нравится. Я надевал бы его, даже если бы не надо было.
Я знала об этом. Когда наступала пятница, Джонатан чувствовал себя не в своей тарелке, так как ему приходилось одеваться по-домашнему. Я вышла из спальни, а он стоял перед зеркалом и примеривал безвкусные тенниски и широкие фуфайки. Этот человек родился в костюме. Констанс как-то показала мне его детскую фотографию, видимо, чтобы посвятить меня в его жизнь. На ней семи-восьмилетний Джонатан в бумажной короне (такую можно увидеть на рождественской хлопушке-конфете) стоит между двумя здоровенными мужчинами. Констанс, улыбаясь, смотрит на очень привлекательного мужчину в костюме, возможно, отца Джонатана, хотя мне никто этого не подтвердил, а я не хотела спрашивать. На другой фотографии на Джонатане был костюм и галстук, узел которого плотно стягивал его шею.