Мне говорят:
— Вы кто — Гамлет или Моцарт? (То есть драматический или музыкальный артист?)
Я говорю:
— Наверное, Гамлет.
— Сейчас с вами поговорят тут. Юра, поговори.
И вышел какой-то заросший человек ко мне. И спрашивает:
— Ну, а где вы раньше работали?
— Я в Москве работал.
— А знаете такую актрису Малого театра — Гельцер?
— Так это же балерина.
Вот такие дурацкие вопросы задавали. Я понял, что Заросший меня прощупывает.
— Ну, а кем вы работали?
— Я был ученым секретарем в театре Мейерхольда.
— Ну вот, до этого вы мне правду говорили, а теперь наврали, потому что ученым секретарем у Мейерхольда был мой большой друг Леня Варпаховский.
— Я и есть Леня Варпаховский. А вы кто?
— А я — Юра Кольцов.
Мы друг друга не узнали. Юра тоже был заключенный. (Его так били и мучили на допросах, что он «признался», что работает на кардинала Ришелье. У него так в деле и написано: «Шпион кардинала Ришелье»… На полном серьезе.) И он встал молча и принес мне буханку хлеба. И меня забрали с заворотом кишок…»
Начало театральной карьеры
Отец был дальтоник. Его посылали собирать ягоды. Надо было каждый вечер принести два ведра. А он не мог отличить ягоды от листьев. И то, что для других заключенных было относительно легким трудом, для него были муки мученические.
Начиналось же мучение в шесть утра, когда (стучали «блям-блям» по балке) выводили на работу и лагерный оркестр исполнял какой-то радостный марш — все играли в разных тональностях. Это слушать было невозможно. Какофония! И отец — у него же прекрасное консерваторское образование! — пошел к начальнику и сказал: «Давайте я напишу так, чтобы это хоть звучало». А тот: «Ты от работы отлыниваешь? Ну ладно. На тебе двое суток». Отец перевел это все в одну тональность. И оркестр заиграл, зазвучал. И начальство доверило ему готовить концерт к празднику Октябрьской революции.
Отец стал собирать по лагерю артистов. Погибал один скрипач — он ему собственноручно сделал скрипку: у лошади из хвоста надергал волос. Только очень боялся, что лошадь его лягнет. Смычок, правда, был дугой, и дальше первого ряда не слышно было. Но все равно это была Скрипка. И человек тот ожил и выжил.
Он собрал всех, кто хоть что-то мог «изобразить»… Кто-то бил чечетку, кто-то читал стихи… Один молодой журналист из Харькова написал в стихах композицию «Днепр бушует» об освобождении от немцев города Киева. Ему кто-то шепнул, что к празднику освободят Киев. И папа ее поставил. И вот их везут на концерт, а Киев не освобожден. Журналист заволновался: «Нас же расстреляют!» Тогда они стали на ходу все переделывать. Началась торжественная часть, а они все еще судорожно переделывают… Недруг в конце торжественной части вышел человек и объявил: «Только что получено сообщение, что доблестные войска Красной Армии освободили город Киев! Начинаем художественную часть!»