В такую погоду хорошо выйти в сад: по контрасту с больничными запахами особенно ощущаются испарения нагретой земли, травы — робкие, задавленные в крошечном отделенческом садике, скорее намеки, от которых включаются воспоминания о настоящих мощных запахах земли… Отделенческие садики примыкают к наружной стене, у каждого отделения свой — отделяемые друг от друга высокими, вровень со стеной, дощатыми заборами. Но внутри все же неплохо: старые деревья, многолетние кусты, главным образом сирень, которая уже вот-вот расцветет.
Когда Виталий вошел, его окружили больные.
Виталий Сергеевич, выпишите меня!
Вы меня скоро выпишете?
Доктор, мне бы домой!
Всех перекрыла Ирина Федоровна:
Да не слушайте вы их, Виталий Сергеевич: совсем же сумасшедшие бабы!
А ты не лезь! Ишь, баба ромовая!
Сама ты пьяница!
У Лиды Пугачевой почему-то нелады с Ириной Федоровной — чуть что, готовы вцепиться друг в друга. Лида багровая — и не только от гнева.
Лида, да вы сгорели совсем! На солнце пересидели.
Все не важно! Лучше смотрите; видите, кожа с полруки содрана.
На предплечье — и правда небольшая ссадина.
Ну не с полруки, но немного есть.
Это меня Дора тащила волоком по коридору от самой пятой палаты!
При таких заявлениях Виталий всегда терялся: душевнобольные склонны к преувеличениям и прямым вымыслам, а уж Лида — вдвойне. Но могут иногда сказать и чистую правду. У самой Доры спрашивать бесполезно: отопрется, если и было что-то. Так что Виталий старался отмолчаться или перевести разговор на другое, стыдясь и злясь на сестер и санитарок за то, что не может за них поручиться безоговорочно: некоторые проработали здесь уже по многу лет и до сих пор не поняли, что грубость и буйство больных — суть проявления болезни, а не хулиганство, как та же Дора выражается. Дора в особенности!
Как вы себя чувствуете, Лида?
Плохо. С полруки кожа содрана и болит. Покурить дайте.
У меня нет, вы же знаете. Фамилия у вас не переменилась?
«Переменилась»! И не переменится, не надейтесь: Зорге была, Зорге и останусь! Лидия Рихардовна. Не верите, у мамы моей спросите!
Как же я могу у мамы вашей спросить, когда вы в детдоме с двух лет.
Ой, Виталик, а ты найди мою маму! — без всякого перехода заплакала Лида.
Ну-у, только слез нам и не хватало! И снова мгновенный переход:
Никто и не плачет! Выдумываете тоже. Я все веселюсь, а навыдумываете, напишете: депрессия! Рады девушку оклеветать, я уж знаю! Чего мне плакать, когда у меня муж — сам Брумель, я от него двадцать детей нагуляла!
Лида, недавно ж говорили про двоих только!
Правильно, двадцать два, спасибо напомнили. У меня две звезды «Матери-героини», забыл? Покурить дашь?