Собачьи нарты в полчаса разнесли по фактории, «Ставрополю» и чукотским ярангам весть, что самолеты готовятся к отлету, и к м. Северному стало стягиваться все живое.
Первым выпустили в воздух Галышева с пассажирами, затем взлетел Ионг, затем я, и на мысу остался осиротевший, занесенный снегом, какой-то беспомощный, «Стирмэр» Кроссэна.
Три самолета, сделав по кругу над мысом, взяли курс на место гибели американцев. Я шел справа от Ионга, и через 45 минут увидел траншеи, которыми мы перерезали весь район, где разыгралась трагедия.
Сбоку лежал разбитый самолет Рида, а за ним тянулся длинный надув снега. За каждой траншеей раскопок тоже тянулись длинные надувы от постоянных пург в одном направлении. Остатки самолета Эйелсона окончательно погребались снегом.
Мотор гудел ровно, самолеты то немного нагоняли друг друга, то растягивались. Показалась Колючинская губа. Галышев, качнув в знак приветствия своим «Юнкерсом», пошел вправо к заливу Лаврентия. У м. Сердце-Камень стало покачивать. Я поднялся выше, до 2000 метров, и впереди засерело Берингово море. Оно не засинело, как южные моря, а именно засерело: очень разителен был контраст между цветными переливами льдов на горах и однообразием поверхности моря, клубившегося паром и уходившего на юге в темную полосу чистой воды. Где-то внизу, почти под крылом, запомнился скалистый, обрывающийся прямо в воду, мрачный м. Дежнева.
В голове пронеслось:
— Это последний кусок Сибири, последний кусок советской земли… Итак, я делаюсь «американцем».
Мой самолет был на лыжах. Берингов пролив, густо покрытый клубами пара, представлял суровое, мрачное зрелище. Нужно было застраховать себя от возможной остановки мотора. Рука на рукоятке газа, еще прибавляется сто оборотов, самолет идет вверх и поднимается до высоты 2800 метров. По моим расчетам, в случае нужды, теперь есть возможность спланировать на мыс Дежнева или на острова Диомида. В 14 час. 20 мин. пролетаю над воображаемой разграничительной линией СССР и С.-А.С.Ш. Хлопаю Фариха по плечу:
— Ну браток, мы над Америкой.
Он не слышит, конечно, но, невидимому, понимает, потому что смеется.
Ровно гудит мотор, под крылом тянется стальная пелена моря, впереди белеют острые вершины м. принца Уэльского. На море появляются «забереговые» льдины, переходят в прибрежную тундру, и неприятное чувство полета на лыжах над водой проходит. Под самолетом привычная белая даль без признаков жилья, такая же однообразная и монотонная, как и на Чукотке. Закладываю самолет на вираж. Разворачиваюсь на девяносто градусов и вдоль береговой кромки иду на юг до самого Теллора. Можно уже доставить себе удовольствие снизиться до 1500 метров и посмотреть с воздуха на Америку. Что подо мною Америка, об этом говорила только карта на английском языке, которую перед отлетом с «Нанук» Рид любезно предложил мне.