— С-случайность, — наконец выдавил мальчик. — Я… у-уронил таз.
— Ты уверен, что так все и было? Ничего больше? — спросил доктор.
Эван молча кивнул.
Доктор заметно сник.
— Ложись спать, — холодно и недружелюбно бросил он и, сделав шаг в комнату, стал подбирать с пола черепки разбитого таза.
Когда он выпрямился, Эван спросил:
— П-простите, пожалуйста… Мне очень жаль. Я не слишком хорошо начал, верно?
— Уже поздно, тебе пора спать! — ответил на это доктор и решительно покинул комнату.
Лежа на скрипучей кровати, Эван никак не мог уснуть. Слишком много всего нужно было обдумать.
— Он не поверил в то, что я разбил таз, — громко сказал мальчик в темноту. — И еще он был разочарован, когда я стал на этом настаивать. Но на кого еще он мог подумать?
В глубине души Эван и сам не знал, зачем солгал доктору.
— Он бы все равно не поверил, — предположил он. — Что бы там ни было, он бы мне не поверил!
И все-таки он не был уверен в том, что соврал только поэтому.
Эван долго размышлял над этим и, наконец, его осенило. Он соврал потому, что ни миссис Маллиган, ни доктор не были с ним откровенны! Все дело было именно в этом. Миссис Маллиган сказала, что доктор всегда ложится рано — но почему же тогда он был полностью одет и даже в ботинках, словно собрался уходить или только что пришел?
Почему никто не объясняет ему, что происходит?
И вдруг он услышал насмешливое хихиканье, и резко сел, прислушиваясь.
Смех растаял в дымоходе.
На следующее утро Эван проснулся усталым и разбитым. Он понял, что даже во сне продолжал беспокойно обдумывать ночную тайну. Глядя в потолок, он решил не отправлять письмо, пока точно не поймет, что происходит.
Приняв такое решение, Эван выскользнул из постели, кое-как умылся, натянул одежду и пошел вниз завтракать.
Глубокая тишина царила в доме — гораздо более мрачная, чем накануне. Спустившись вниз, Эван с удивлением увидел, что зеркало занавешено черным атласом, а под фотографиями мальчика расставлены вазы со свежими цветами.
— Ну конечно! — воскликнул он про себя, припомнив табличку под деревом. — Сегодня же годовщина со дня его смерти.
На кухне миссис Маллиган так мрачно мешала что-то в кастрюле, словно мешала не кашу, а свое горе. На голове у нее была черная косынка. Экономка даже не обернулась, когда дверь распахнулась, и Эван вошел на кухню. Не говоря ни слова, она молча положила ему каши и пододвинула тарелку. Эван с надеждой покосился на радиоприемник, но сегодня даже он робко жался в углу, словно маленькое забитое существо, знающее, что должно помалкивать.