— Как ты сюда попала? — спросил он меня тихо.
У меня вырвалось:
— Что вы сказали, гражданин?
— Мне надо с гобой поговорить…
Хорошо, что наши девчата убирали товар и ничего не слышали.
— А мне не надо… Извините, гражданин, мы закрываемся.
А он все смотрел на меня и не отходил.
— Я тебя очень прошу. Где мы увидимся?
— Я не хочу.
— Очень прошу…
— Без пяти минут восемь, товарищ покупатель… Закрываемся.
— Я приду завтра.
— Пожалуйста, завтра будет более богатый выбор.
Я знала — он стоит у магазина и ждет меня.
Вот тебе и клин клином! Тину, мою недоступную, высокопоставленную, утонченную и как ее еще можно назвать — Тину Валентиновну я с насиженного места в моем сердце, кажется, основательно сдвинул.
Во всяком случае, под ее окнами я уже не торчу, не меряю, как постовой, тротуар возле ее дома.
Пусть ездит в своей роскошной «Волге», пусть встречает и провожает своего знатного супруга, пусть в перерывах, пока муженек за границей, заводит себе «мальчиков». Пусть! Я знаю ей настоящую цену.
На днях она проскочила мимо меня по улице Горького. Год назад, полгода я бы побежал за ней, наделал бы массу глупостей. А сейчас — слуга покорный, извините…
Полно, Костенька, так ли? А что было бы с тобой, если бы вдруг случилось невероятное — она бы остановилась, опустила стекло, улыбнулась и сказала:
— Костя, милый! Садитесь ко мне. Как я по вас соскучилась!
Что бы было с тобой? Ну, скажи сам себе, но только правду, не ври, не лукавь. Сел бы, сволочь, улыбался бы, как последний дурак, и все бы в тебе дрожало от восторга.
Стало быть, я не торчу под окнами и не меряю тротуар только потому, что потерял всякую надежду…
Как же Надя? А это что? Почему я и о ней все время думаю?
Когда плел ей всякую чепуху о том, что не могу жить без нее, я о ней не думал. Говорил одно, а думал о другом, совсем о другом…
Когда, наконец, попал к ней в комнату и плакал, что только она может спасти мою жизнь, говорил одно, а думал о Тине…
Когда в сумасшедшую ночь протрезвел и проснулся — молчал, было противно, мерзко, хотелось ее ударить, — думал о Тине. И даже усмехнулся: от Тины пахло ее любимыми французскими духами, а от этой девчонки хвойным мылом и еще чем-то непонятным. Только потом догадался — пахло машинным маслом от ее белого халатика, висевшего у двери.
Вспомни, как уходил, вспомни. Она вскочила, набросила халатик и попросила:
— Тише! Соседи…
А ты как ответил:
— Какое мне дело до твоих соседей? Боишься репутацию потерять? Ничего, не волнуйся.
Помнишь, как она плакала, а ты спокойно одевался, приговаривая:
— Да брось ты меланхрюндию!