Как — то я к ней прикатил невзначай и застал в стареньком ситцевом халатике, и чулки штопанные. У моей дуры этих халатов с десяток и чулок пачки валялись… Я на Полю накинулся: «Как же тебе не стыдно от меня скрывать свои нехватки!» Она засмеялась: «За кого ты меня принимать будешь? Я тебя не за должность твою, не за высокую зарплату люблю…»
Как ни осторожны мы были, все выяснилось. Вернулся я из очередного «вызова» домой, а благоверная моя чертом смотрит:
— На, почитай, какое я письмо сочинила. Могу Маленкову послать, могу Шкирятову. Выбирай. Выбирай любое — или Пелагею свою, или…
Полю к осени перебросили, конечно не без старания моей благоверной, куда-то за Урал. Недаром моя с заведующим облоно дружбу завела, все шепталась…
С тех пор я свою Марью Захаровну ненавижу. А живу. Живу! Если бы тогда не струсил, не отказался от моей хорошей, каким бы я счастливым был! Как она меня любила, Поленька моя. Никогда у меня такого счастья больше не будет.
И вообще ничего радостного у меня больше не будет. Ничего нет и ничего не будет.
Что же это таксе? Куда все от меня ушло? Как это случилось, что я все растерял? Река Сура под Алатырем синяя-синяя…Филипп Иванович, дядя Филин, все посмеивается. «Не бойся, Шебалин, не бойся…» Доктор Кац без зуба очень смешной был… Кто это там поет: «Никогда, никогда…» Поля! Милая. Что это со мной сегодня?! Костька сказал: «Надеюсь, не забыл?» Как все нехорошо. И пить хочется. Все в горле пересохло…
Отец лежал на полу, лицом вниз. Врачи сказали, что он умер от инфаркта два часа назад. Значит, он умер почти сразу после того, как я нагрубил ему. А я эти два часа не знал, что его уже нет в живых, думал о нем плохо, бранил его.
Я никогда не видел маму в таком состоянии — она лежала на полу рядом с папой, билась головой об пол и кричала. Как она кричала!
— Это я, Ваня, виновата! Прости меня, Ваня!
А я думал, что папа и мама не любили друг друга, больше того, ненавидели и жили вместе по непонятным для меня причинам.
Как она кричала!
— Прости меня, Ваня! Милый, прости…
Приехал дядя Алеша. Потом его жена Лидия Михайловна. Потом приходили пожилые люди, говорили о папе, вспоминали, как они с ним вместе работали. На другой день появился какой-то старик. Его все называли Филипп Иванович. Он долго смотрел на папино лицо и сказал дяде Алеше:
— Я помню, как он девчонку из-подо льда вытащил. Хорошо жить начинал, очень хорошо… Я позавчера его видел. Кто бы мог подумать…
Мама больше не кричала. Пожилая женщина, очень накрашенная, ее называли по фамилии — Максименко, тихо сказала соседке, кивнув на маму: