Мы еще раз обратимся к многогранной личности Каллимаха из Кирены, совершенного представителя эллинистических писателей. Есть еще один аспект, который нам следует осветить, поскольку, несомненно, именно в этом аспекте его исключительное поэтическое дарование наиболее очевидно для нас сегодня — это его эпиграммы. Это очень древний жанр: с тех пор как появилась письменность, возникла идея надписывать пожертвования или надгробия короткими посвящениями или эпитафиями, часто в стихотворной форме. Такие поэты, как Симонид, прославились в этих упражнениях, которые требовали от стихотворца простоты и сдержанности. По мере того как в греческом обществе распространялся литературный вкус, росло и число эпиграмм, о чем свидетельствуют дошедшие до нас надписи. В эллинистическую эпоху этот жанр поэзии пережил свой золотой век: спрос на стихотворные эпитафии и посвящения стал всеобщим, до такой степени, что даже такие талантливые поэты, как Посидипп из Пеллы, сами себя определяли как «сочинителей эпиграмм». В предыдущих главах мы много цитировали подобные тексты, поскольку они тесно связаны с повседневной жизнью людей того времени, с их верованиями и надеждами и дают прямые указания по этому поводу, зачастую очень эмоциональные и всегда наставителвные. К Каллимаху, как и к множеству других писателей его эпохи, обращались с просьбами сочинить эпиграмму, за что, впрочем, вознаграждали в зависимости от его славы и таланта, точно так же как и за сочинение гимна, оды, дифирамба или трагедии. Это был один из аспектов социальной роли поэта, которую эволюция нравов нисколько не приуменьшила, а совсем наоборот. Эпиграмматический жанр имел свои законы, которым идеально отвечал гений Каллимаха и его литературные взгляды: краткость, насыщенность, необходимость сказать много в нескольких словах, поиск оригинальости с помощью легких вариаций внутри строго определенных традиционных рамок. Каллимах проявил здесь себя как виртуоз литоты, как волшебник слова, как величайший мастер стиха. Искренность и деликатность сочувствия в эпитафиях, живая набожность и чистосердечность в посвящениях, придававшие непринужденность общению верующего с божеством, никем еще лучше не передавались. Благодаря Каллимаху эпиграмма получила статус высокой поэзии.
С его легкой руки произошел невероятный расцвет разновидности эпиграмматического жанра, который был известен до него, но оставался до сих пор второстепенным, а именно стихотворений, которые, сохраняя краткую и сжатую форму посвящений и эпитафий, не предназначались для начертания на памятнике, но предлагали новый способ выражения эмоций или взглядов автора. Образцом здесь служит Филит с Коса, современник Александра и Птолемея I, открывший дорогу более молодому Каллимаху и оказавшему определенное влияние на первых александрийских поэтов; в своей эпиграмме он излагал свое представление об ученой поэзии: «Меня поймет не бескультурный крестьянин, спустившийся с гор, размахивая своей грубой мотыгой, но человек искушенный в искусстве стиха, долго учившийся, способный уловить следы самых разных мифов». Тон этого краткого стихотворения ничем не напоминает ни эпитафию, ни посвящение: Филит сочинил его не для надписи, но в качестве лаконичного манифеста своей доктрины, которую он провозглашает с несомненной гордостью. Большое число эпиграмм Каллимаха выполнены по этой модели; они выражают собственные чувства автора: дружбу, печаль, любовь, его литературные пристастия или же философские взгляды и нравственные суждения. Среди них есть короткие послания, адресованные друзьям, а есть настоящие элегии в сжатой форме, которая делала их особенно патетическими: сожаление по поводу смерти дорогого человека, жалобы на разбитую любовь. Есть и такие, что предлагают тему для размышления и представляют собой короткую сентенцию, сформулированный жизненный принцип. Все эти формы, которые мы называем интимной лирикой, появляются в эпиграммах Каллимаха наряду с традиционными темами этого жанра, который, таким образом, становится тематически более разнообразным. Соперники и последователи Каллимаха — как греческие, так и римские — продолжили это направление. Однако после него им вряд ли удалось достичь той силы слова, которая отличала маленькие стихотворения великого киренца.