Тут и заплакал старичок. Засморкался, захлюпал и вовсе завыл:
— Креста-а на ней нету-у!..
— Парамон! — крикнул тогда дед Володя.
— Ну, — отозвался Парамон, но не двинулся.
— Подь!
Парамон пошел с любопытством и отвращением.
— Постереги коров. — Дед кинул ему кнутище.
— А чо их стеречь?.. Не убегут, часом… — заворчал Парамон, ему до смерти было противно оставаться тут с хныкающим дедом Николашкой.
— Гони на бугор, — подумал и переменил приказание дед Володя. А несчастненькому сказал отдельно: —Попробую, Николай Павлыч, но не гарантирую. — И пошел.
Тот благодарно закивал, достал холщовую тряпочку из кармана, утерся, приосанился.
— И-их!.. — крикнул Парамон и так страшно ударил по земле кнутом, что дед Николай Павлыч ойкнул и ругнулся:
— Малахольный, рядить твою…
Коровы не уходили с сытного места на вытоптанный голодный бугор, и пить им еще не хотелось. Они не слушали Парамоновой команды, поворачивали к нему головы, смотрели с удивлением и щипали себе опять. Пришлось хлестнуть вожатую Рыжку по оттопыренным бокам. Потрусила, мотая выменем. И те потихоньку побрели вдоль речки, бережно выщипывая под кустами.
Дед Николай Павлыч еще покопошился возле стожка, поскладывал в туес остатки пастушьего завтрака, сунул и бутылку, постанывая и сопя, стал подниматься с земли — сперва перекрутился на коленки, с хрустких коленей на корточки, с корточек стал выпрямлять корявые ноги, ухватясь за воткнутую в землю осиновую палку с сучком на верхнем конце. Постоял сколько-то, приучая никудышное тело к стоянию.
— Понесешь? — Он показал Парамону на туес.
— Чего? — злобно переспросил Парамон и отвернулся к коровам.
А дед Володя уже подходил к деревне. И спина его, и решительная походка показывали Парамону, что в успехе дед уверен.
Парамона затомило беспокойство. Он знал упорный норов деда и знал ласковую покладистость Аполлинарии.
— И-их!.. — тяжко шарахнул кнутищем.
— Па-а-ук тебя съешь! — услышал позади.
С бугра был виден весь заносившийся большой дом Аполлинарии. Парамон стоял на вершинке возле наложенных дедом Володей камешков и глядел на дом, ждал. Приплелся следом и дед Николай Павлыч с туеском. На бугор забираться не стал, стоял, упершись в осиновую свою палку, выжидательно натянул цыплячью шею в сторону Аполлинарииного дома, хоть ему с низинки была видна одна только щепная крыша. Коровы разбрелись. Воспитанные в строгости, они не шли за дорогу, в овес, но держались как можно ближе к овсяному полю, мечтательно взглядывая на него и тихонько молитвенно мыча.
А через час на крыльцо веселым шагом вышел дед Володя, а за ним вышла и сама. И платок на ней опять был малиновый…