Тут же вновь прибывшего откомандировали вдоль отделанного финским пластиком коридора. Очутившись в просторном кабинете, где девица с внешностью Ким Бессинджер сидела перед компьютером, Савельев у чаровницы спросил:
— Барышня, это вам нужны крепкие мужчины до тридцати пяти лет, инициативные и решительные?
Не отрывая взгляда от скакавшего по экрану монитора кролика Роджера, красавица указала хорошеньким пальчиком, украшенным гайкой с брюликами, прямо перед собой. Постучав, Юрий Павлович открыл отделанную красным деревом дверь.
Очутился он в душном, несмотря на работающий кондиционер и солидные размеры, помещении, обставленном с варварской роскошью и полным отсутствием вкуса. На стеллажах, тянувшихся вдоль обклееных фотообоями стен, громоздилась всевозможная оргтехника, аудио- и видеоаппаратура, какие-то нераспечатанные коробки с надписями «мэйд ин джэпен», а сверху все это великолепие было покрыто толстым слоем пыли. На полу лежал громадных размеров псевдоперсидский ковер, а на нем покоился огромный Т-образный стол из черного полированного дерева, вокруг которого плотно сгрудились финские кресла из натуральной кожи ярко-зеленого цвета.
«С добрым утром, тетя Хая, ай-я-яй, вам посылка из Шанхая, ай-я-яй». — Из стаявшего на сейфе девятьсот девяностого «панасоника» громко изливался задушевный голос Аркаши Северного. В кабинете было накурено, хоть топор вешай, и на мгновение Юрию Павловичу показалось, что он попал не в офис, а в средней руки кабак.
— Раньше чем занимались? — Помещавшийся во главе стола седоволосый обладатель приличного костюма-тройки пристально оглядел крепко сбитую фигуру Савельева, однако присесть не предложил. — Если служили, то где?
— Бывший капитан спецназа пятого управления ГРУ. — Юрий Павлович вдруг почувствовал себя проституткой, старающейся продаться подороже, и произнес неожиданно резко: — Уволен за дискредитацию — по мозгам дал кое-кому.
— Э, так все поют, а в натуре выясняется потом, что бортанули за бухало — старая тема. — Развалившийся в кресле сбоку от стола голомозый жилистый малыга с выпущенным поверх джинсовой пайты золотым перевесом в палец толщиной цвиркнул прямо на ковер, и стало понятно, что он здесь главный.
— Мне насрать, что другие говорят. — Внезапно Юрию Павловичу подступил под самое горло горький тягучий комок, который не проглотить и не выплюнуть. Сказались, видимо, события прошедших недель — допросы, протоколы, прокурор военный, которому бы ребром ладони по сонной артерии, — и, посмотрев в белесые глаза собеседника с такой свирепостью, что тот, взгляда не выдержав, отвернулся, он медленно произнес: — За свои слова я отвечаю сам, а кто сомневается, пусть прикроет пасть.