Все это было проделано единым неразрывным движением в течение не более пяти секунд — именно столько времени полагается тратить хорошему бойцу-рукопашнику на одного противника, — и сразу же в зале повисла тишина.
— Во дает жизни. — Цепной главнокомандующий, прищурившись, посмотрел на Савельева так, будто увидел впервые, и указал на все еще лежавшего неподвижно Трактора: — Эко ты корешку моему рога обломал, по понятиям тебя поиметь бы за это надо.
— А ты попробуй. — Юрий Павлович, нехорошо улыбнувшись, глянул голомозому в бесцветные зрачки, и тот внезапно ощерился:
— В голову не бери, борзый, все по железке, — и, негромко бросив в глубину зала: — Рябой, Трактор на тебе, озадачься, — поманил Юрия Павловича за собой к выходу: — Потолковать надо, есть к тебе разговор.
Вдвоем они вышли на улицу, молча обогнули сплошь заросшую плющом стену здания. Оказавшись на парковочной площадке, цепной достал брелок сигнализации. Тут же на его призыв откликнулся пепельно-темный пятисотый «мерседес» — высветились фары, щелкнули замки дверей — и, запустив мерно заурчавший двигатель, главнокомандующий повернулся к сидевшему рядом в кресле Савельеву:
— Чем теперь думаешь заниматься, в народное хозяйство ломанешься?
— Не знаю. — Ощущая разгоряченным лицом льющуюся из кондиционера прохладу, Юрий Павлович бесцельно смотрел, как поплыли за тонированными стеклами пыльные улицы, полные спешивших по своим делам людей: нелегко осознавать, что, кроме как убивать и калечить, в жизни, оказывается, не умеешь ничего.
Скоро «мерседес» остановился около невысокого каменного здания, по фасаду которого было крупно написано: «Молодежное кафе „Эдельвейс“». Едва только лысый появился в зале, как большая часть публики мгновенно оторвала свои зады от стульев, а подскочивший с быстротой молнии мэтр наклонил украшенную пробором башку:
— Добрый день, Николай Степанович, будете обедать?
Подумать только, у голомозого отчество имелось даже!
— Приволоките на двоих, в «заповедник». — Лысый слегка подтолкнул Савельева вперед, и, миновав служебный вход, они очутились в огромной тенистой беседке, со всех сторон укрытой от любопытствующих густым переплетением виноградной лозы.
Не прошло и минуты, как появились два халдея и принялись накрывать на стол: скатерть белая, икра черная, винище красное. К стыду своему, Юрий Павлович ощутил, что рот его наполняется голодной слюной — он уже забыл, когда последний раз нормально обедал.
— Жарко, что-то есть не хочется. — Он заставил себя не обращать внимания на окрошку с осетриной и, лениво пригубив запотевший бокал с «Хванчкарой», глянул выжидательно на голомозого: мол, о чем разговор-то, Николай Степанович?