При этих словах молодая обнаженная женщина с медно-красной кожей принялась рвать на себе волосы, причитая:
— О муж мой! О брат мой! О возлюбленный, останься с нами, в доме твоем, — а Савельев поморщился от резких звуков цевниц — многоствольных флейт, нудно вторивших пронзительным завываниям жрицы, изображавшей Исиду, и незаметно, чтобы не видел Великий Иерофант, огляделся.
Был канун весеннего равноденствия, и весь просторный, окруженный массивными каменными колоннами внутренний двор мемфисского храма Исиды заполнился народом, пришедшим взглянуть на таинства Подлунной матери. Сам Савельев вместе со жрецами высшего ранга взирал на представление со стороны бокового притвора. При виде горячо сопереживающей толпы презрительная усмешка искривила его лицо: «Что может уразуметь это людское стадо, способное только жрать, пить и творить себе подобных?»
Тем временем громко стонавшая Исида пыталась собрать останки мужа воедино, однако безуспешно. Утирая матери слезы, сын ее, Гор, произнес:
— Отец Осирис — солнце мертвых, я же — восходящий источник света.
При этих словах дружно затрубили шушан-удуры, к ним сразу же ритмично присоединились тамбуры, и ликующая толпа начала радостно славить новое лучезарное светило, ничего, как видно, за внешним символизмом культа не разглядев. Только Савельев да окружавшие его жрецы владели горькой истиной, что изувеченный Осирис являл собою божественное устремление, которое стараниями проклятого Тифона заблудшее людское племя разменяло на плотские радости. Не потому ли, не из-за грехов ли человеческих солнце не может принять живущих в свое лоно, а в состоянии лишь издали изливать благодатные флюида по ступеням двенадцати знаков зодиака?
«О Серкет, богиня-скорпион, где твое жало?»
Савельев вдруг явственно ощутил, что никчемное празднество это затянулось, и больше всего на свете захотелось ему снова заняться прерванной расшифровкой непонятных знаков, начертанных на массивной золотой плите, которую десять восходов тому назад нашли в древнем фундаменте храма Птаха в Мемфисе.
Тамошние жрецы, разуверясь в собственных силах, а также будучи наслышаны о способностях Юрия Павловича, обратились к нему за помощью — и не зря. Уже было ясно, что надпись касается легендарного основателя государства египетского первого фараона божественной династии святейшего Менеса. Однако не так интересен он сам, как помогавший ему, согласно преданиям, в этом деле великий маг и просветитель Гермес Трисмегист, которому было открыто столько, что до сих пор его считают богом мудрости Тотом. Говорят, что еще при жизни чародей вознесся на небо, однако, прежде чем уйти, он оставил Менесу нечто, сделавшее того необыкновенно могущественным.