— Ой, не получиться книжкиным умом жить, нет-нет, — повторил Седой. — Мир к себе приспосабливать надо. Я прочел в свое время что надо, теперь мне и не к чему.
— Чего ж ты такого начитался?
— Знаешь, приходишь в инпорт, там тебе прохода не дадут, повидлом пристанут. Баптисты всякие, иеговисты-адвентисты. Пихают в руки — только возьми. Вот такие пачки книг в руках. У нас в кубрике на столе лежмя валялись. Так… Одно и тоже. Опиум для народа. Интересно — почитал, посмотрел, бросил, — неинтересно. Но однажды попалась книженция: «Семь дней творенья». Название вроде б… Церковное. А книжка-то про другое… Заинтересовало, скажу, меня. А мы тогда целлюлозу в каботажку таскали. Часто в этот порт заходили. Я подразведал, что-почём, нашел книжный магазинчик. «Миша», помню, назывался. У них всё такое: Миша да Наташа.
— И что там? Антисоветчина?
— Да уж нашел разного. Денег не пожалел.
Бацилла потянулась, закрыла книгу, и пошла к морю, с непривычки осторожно ступая по гальке.
— Ой!
— Ты чего? Это же медуза.
— Испугалась.
— Так нельзя — выкидыш будет.
— Или хуже того: закидыш.
— Слушай, а сколько там проститутка стоит? — перешел на более интересную тему Лёлик, когда Бацилла отплыла от берега.
— Примерно… Джинсы, в общем.
— Это много?
— Для нас — да. Дают-то копейки. Я ж не чиф, не замполит, это у них как по рангу положено. Да представительские. А нам-то…
— И как это дело? Со шлюхами?
— Так же как везде. У нас механик с рейса жене шубу обещанную не привез. Она в дамки прёт: где!! «А в Уганде четыре месяца стояли, — он на нее, — я что, железный? На пуп ложил. Что я тут для вас, только дай-дай-дай! Все только „дай“, никто „на“. Блядь — она тоже друг человека». А она ему: «Это у вас блядь — друг человека, а у нас жена — друг человека».
— Кордебалет.
— Как много девушек хороших, но тянет все-таки к плохим.
— Да и баб, если уж на то, тоже больше на всякое дерьмо тянет.
— Да… За четыре-то месяца сперма ушами пойдет.
— Обходились, — многозначительно сказал Седой.
— Дуня Кулакова?
— Зачем? Запад нам поможет. Резиновую зину купили в магазине.
— Ну и как? — привстал с покрывала Лёлик.
— Что, Леля, попробовать хочешь?
— Да никак, — ответил Седой, сотрясая мизинцем ухо. — Она ж для задохликов сделана. После второго раза — по швам.
— Так ты ж говорил — денег нет. А книги? Зина ваша?
— Провезти, конечно, хрен ты чего провезешь. Паша Луспекаев бдит. На таможне просветят, стукачок стуканет. Но — жизнь-то не остановишь.
— Как?
— Расскажи тебе.
— Ну, расскажи, ладно. Вдруг понадобиться.
— Кто как может. Я — николаевки. Царские. В зубную пасту ее, снова закрываешь аккуратненько. В блоках из-под сигарет. А там обменивал.