— Ваши собственные выводы не имеют значения. Важно то, что об этом думают серьезные ученые!
Образовалась какая-то непроницаемая стена... Только те, кто был со мною одного возраста или еще моложе меня, слушали меня тогда со вниманием. В этой усадьбе мне в первый раз пришла в голову новая мысль: мнение моих друзей, что учиться надо для науки, а не для дипломов, не всегда справедливо. Если вы хотите только изучить науку для себя, то диплом вам, действительно, ни на что не нужен. Но если вы хотите, чтобы ваши научные мнения с доверием принимались обычными людьми, то диплом вам будет очень полезен, именно благодаря почти полному невежеству наших среднеобразованных людей. Когда против вас в публичном споре выступит дипломированный, все будут слушать его, а не вас, хотя ваши знания и были во сто раз больше, а ваш оппонент уже забыл все то, что знал, и просто говорит, что попало на язык.
Только в том случае, если у вас будут самостоятельные научные работы, признанные специалистами, вы избавитесь от этого недоверия и даже как будто получите некоторый плюс: репутацию человека, пробившего себе дорогу к знанию собственными усилиями без посторонних помочей.
Но тогда мне было только двадцать лет, у меня не было еще никаких печатных трудов, и потому такое отношение ко мне со стороны Петрово было мне до глубины души обидно. Лишь внутреннее сознание, что, по существу, я прав, что я говорил ему только то, что хорошо знаю, сильно смягчало эту обиду.
«Он так думает обо мне, потому что ему нравится так думать... — говорил я сам себе. — Ну и пусть делает себе удовольствие и воображает, что я ничего не знаю, тогда как не знает этого он. Ведь от его мнения я не буду глупее! Даже лучше, если обо мне думают хуже, чем я есть на деле, потому что доверившиеся мне не разочаруются потом. Многие люди стараются казаться другим лучше, чем они есть. Им верят, потом разочаровываются и, раз обманутые, теряют веру во всех людей вообще и делаются несчастными. Во мне, по крайней мере, никто не разочаруется».
И полный этими новыми мыслями я в тот же вечер решил не слушаться более советов Алексеевой, не стараться насильно показывать всем, что и я кое-что знаю, и отбросить прочь «непреклонную гордость во взгляде», о которой выразился Михайлов в посвященном мне стихотворении. Надо вести себя совсем естественно, решил я, и на следующий же вечер, во время общей прогулки, дал полную волю своей прирожденной потребности в быстрых движениях.
Я вскарабкался на обрыв, перепрыгнул несколько раз через ручей, прошел при всех, цепляясь за доски, под струями мельничного колеса, а потом, когда вместе с закатом солнца все пошли домой, я остался сидеть и мечтать один на берегу широкой запруды.