Запах же санитарного поезда вообще трудно с чем-то сравнить. Я бы рискнул и сравнил его с запахом могилы, но, к счастью, не доводилось еще в могиле лежать, и сравнение в любом случае получится некорректное. Знатоки раскритикуют.
Наш вагон хоть и назывался санитарным, на самом деле был простым плацкартным. Как сказала Старушка, хвостовой, седьмой по счету в коротком поезде. Потому и трясет сильно. Старушкой в вагоне звали молоденькую, худенькую, низкорослую и гипертрофированно ворчливую медсестру. Она попала работать в санитарный поезд сразу после медицинского колледжа. И каталась по одному и тому же маршруту — от Екатеринбурга до приграничных с Северокавказским регионом городов, куда в госпитали свозят раненых для последующей отправки в тыл. Сама весом килограммов в сорок с несколькими граммами. Ручонки соломенные. И ворчит, когда тужится, переваливая раненых по их просьбе с бока на бок. В вагоне мода такая завелась. Как дежурит Старушка, ее раненые солдаты просят себя на другой бок перевернуть — отлежал этот, больно в одной позе спать. Она старается, переворачивает, а раненые сопротивляются, всем весом мешают ей выполнить просьбу. Дурные, конечно, и грубые шутки — еще надорвется девчонка, но для них это хоть какое-то развлечение. Иначе в этом вонючем поезде совсем от тоски сдохнешь.
Мои дела, несмотря на заверения врачей о долгом вынужденном протирании солдатских кальсон, шли на поправку довольно быстро. И плевать на убийственную дорогу! Я сам чувствовал, как появляется в теле сила, жесткость и порой злость. Иногда хотелось даже в лоб дать какому-то остряку из третьего от меня купе. Он каждое утро, проснувшись, начинал рассказывать один и тот же анекдот и сам хохотал — тоже один. Не от самого анекдота, а от очередного повторения. Дуреет парень… Но он, как и я, лежачий. Я до его лба не дотянусь, а передвигаться по вагону Старушка не разрешала.
Чтобы совсем не залежаться и не раскиснуть, я тренировался по собственной методике. Мысленно, с закрытыми глазами, но по полной трехчасовой программе дважды в день отрабатывал каскады ударов и гибкие защиты. И мышцы при этом сокращаются по-настоящему, хотя со стороны посмотреть — я не шевелюсь.
Читал где-то, что футбольный болельщик за время матча теряет калорий столько же, сколько футболист, играющий на поле. Это и неудивительно. Некоторые футболисты, особенно в сборной страны, за весь матч, может быть, с десяток раз по мячу ударят и считают себя активными игроками. А болельщик, сидя даже не на стадионе, а дома перед телевизором, видит мяч чаще. Он мысленно бежит с каждым игроком, делает финты, принимает мяч, обрабатывает, отдает пас, делает рывок, снова принимает мяч и бьет по воротам. А потом вместе с вратарем прыгает в самый дальний угол. И сам не подозревает, какую энергию ему приходится растратить за девяносто минут игры. Так уж устроен человеческий организм, что мышцами управляют эмоции. И поэтому они сокращаются при каждом движении игрока на экране. Безразлично, свой он или чужой. Безразлично, под каким номером играет. За всех болельщик работает и потому даже устает.