— Не желаете, и все. И это ваше право, между прочим.
— Вот не знал, что есть такое право. Будем иметь в виду… — сказал Малинин. — Кто свет гасит?
— Вы, кто.
— Это почему же?
— Ваша очередь, — сказал Ермаков. — Спокойной ночи.
— Нет, мы конечно, понимаем… У вас работа, у него работа — вдвоем-то каково? Понимаем, входим в положение, но сами видите, какие у нас возможности… — Женщина-администратор выразительно обвела взглядом тесный вестибюль гостиницы. — И телевидение с утра пораньше — девять человек, как снег на голову…
— Игорь Николаевич! — услышал Малинин, и тотчас у стойки возникла женщина в брючном костюме — из той, свалившейся, как снег на голову, компании, что теперь подремывала в креслах среди ящиков с аппаратурой.
— Вы? Или не вы? — Женщина подошла ближе.
— Это я, — признался Малинин.
— Здесь? И давно?
— Вторую неделю.
— Связано с событиями, наверное? Или просто так? Спрятались в глубинку?
— И то, и другое.
— Слушай, Игорь, — продолжала женщина уже другим тоном, — посоветуй, пожалуйста. Вот моя команда, — она кивнула в сторону дремлющей в креслах компании, — снимаем митинг и закладку памятника. Есть идея пригласить пассажиров, тех, спасенных. Кто ехал в поезде…
— Хорошо, — одобрил Малинин.
— А что улыбаешься?
— Нет-нет.
— Хватит меня разглядывать.
Она была красивая, стройная, с полу-распущенной косой, ниспадавшей с плеча на грудь, — немолодая усталая девушка.
— У тебя здесь номер?
— Конечно.
— Пригласил бы. Ноги гудят.
Они стали подниматься по лестнице.
— Я вот что хочу понять, — говорила Марина. — Знал он, на что идет? Или все же надеялся остановить состав?
— Надеялся, наверно, — пожал плечами Малинин. — А как же.
— До последней минуты?
— Тут уж неизвестно, где первая минута, где последняя.
— И что же, не было минуты или секунды, когда он понял, что не успеет?
— Может, конечно, и была такая минута или секунда, но мы о ней ничего не знаем… Может, он решил остаться в локомотиве, а может, и выпрыгнул бы в последний момент, да не успел. Поскользнулся, дверь заклинило. Мало ли что бывает…
— Интересно ты рассуждаешь! — сказала с обидой Марина. — В таком случае, какая же разница между машинистом и этим самым помощником, который выпрыгнул? То есть между героем и трусом?
Один выпрыгнул, а другой поскользнулся и не успел, вот тебе и героизм?
— Гм, — произнес Малинин, по это «гм» относилось уже не к спору, а к тому, что он увидел в номере: следователь в синей униформе, строгий, чинный, сидел за столом перед незнакомой женщиной. Ермаков вопросительно поднял голову, посмотрел…
— Это кто? — испуганно прошептала Марина.