Неожиданно стало теплеть. Сначала, в полудреме, я связала это с рассветом, но постепенно осознала, что солнечные лучи еще не проникли в пещеру, и меня согревает какое-то другое тепло. Оно укутало меня, словно пушистая невесомая шаль, оно сразу пропитало меня целиком, и кроме собственно приятной температуры в нем было еще что-то… главное. Необъяснимо красивое, словно безусловная суть самой красоты. Словно чистейшая нежность. Это я уловила каким-то новым органом чувств, находящимся внутри меня, в груди: сердце, оказывается, не только бьется, гоняя по организму кровь, оно еще может чувствовать это — то, что мозг не в состоянии конвертировать в разумное определение.
От удивления я проснулась. В пещере кто-то находился и смотрел на меня от входа, с почтительного расстояния. Я выпрямила согревшиеся ноги и потянулась. Некто не уходил.
Я знаю лишь одного человека, взгляд которого почти материален. Я настроила «фильтрующее» зрение, чтобы рассмотреть того, кто заслонил утренний свет, и увидела, что от стоящего в проеме входа силуэта исходит теплое золотистое излучение. Угадала!
Герман, заметив, что я проснулась, шагнул в пещеру. Потом поднес к лицу запястье с массивным браслетом и тихо сказал:
— Нашлась, все в порядке… Да, хорошо.
— Меня ищут? — недовольно спросила я. — Вроде бы, мне разрешено без отчета ходить по Острову, где хочется!
Он спокойно улыбнулся:
— Да, тебя никто не ограничивает. Мы просто опасались, что с тобой что-то произошло.
Я чуть не прыснула со смеху. Произошло! Я в плену у пиратов! Видимо, мои мысли отразились на моем лице, потому что улыбка Германа стала виноватой.
— Уж не кошек ли и белок здесь нужно бояться? — саркастически бросила я.
— Нет, на Острове есть опасность другого рода, — все с тем же спокойствием ответил он. — Порталы. Только один контролируется, а два других контролировать сложно, потому что они перемещаются. Открываются они редко, но ты могла случайно попасть в какой-нибудь из них и уйти в наколдованный мирок. Я в другой раз тебе все объясню.
— Как-нибудь разберусь, — оборвала я и сморгнула, чтобы вернуть нормальное зрение.
Во время этого разговора я даже не подумала встать или сесть — так и лежала на боку, подложив под щеку ладонь. Герман подошел и сел рядом с каменной кроватью на циновку, скрестив ноги. Когда его лицо оказалось напротив, что-то во мне сжалось в комок, посчитав такое сближение опасным, но в середине груди, там, где ерзало начавшее вдруг подводить сердце, раздался тоненький счастливый стон. Спокойный и глубокий, как океан, взгляд Германа обезоруживал. А ну, взять себя в руки! Я стала смотреть мимо его шеи на светлеющий горизонт.