Однако вскоре Герман, и без того слишком серьезный для своих одиннадцати лет, понял, что слова Жадного Бога имеют эффект медленнодействующего яда. Он почувствовал, что его жизнь оборвется очень скоро, лет через 5–6. И… поторопился жить.
В его представлении это означало — узнать все о мире, в котором он родился, и где оказался лишь гостем. Он пытался понять все законы, по которым существует Земля, сначала сам, наблюдая за всеми, даже обыденными и простейшими, явлениями и находя им объяснение, потом искал подтверждение своих выводов в книгах. Он проводил опыты, испытания, описывал результаты, переделывал и так незаметно для научного сообщества стал выдающимся ученым, сделал открытия, способные перевернуть технический мир. Только до технического мира и научного сообщества ему не было никакого дела — он удовлетворял собственную жажду, становящуюся с каждым открытием все острее.
Королева помогала ему. Без возможностей, которые предоставляла ему она, а в ее отсутствие — накопленная и сохраненная Островом энергия, Герман быстро зашел бы в творческий тупик. Но, благодаря Королеве, у него всегда оказывалось под рукой нужное оборудование, материалы, образцы, книги и видеозаписи. Королева буквально упивалась чистым мальчишечьим восторгом творчества, в котором не было ничего, кроме радости открытия и восхищения устройством мира. Перед лицом смерти Герман не испытывал ни зависти к конкурентам, ни корысти. Этой его искренней радостью, как одновременной молитвой миллиона верующих, становилась сильнее и прекраснее ее любимая планета.
Так, даже не догадываясь о том, что это невозможно, Герман собрал подводную лодку. Она получилась красивой, быстрой, очень удобной для путешествий в океане и оказалась даже способна проникать через обнаружившийся прибрежный портал в другие миры, но… места для, естественно, срочно понадобившейся лаборатории в ней не нашлось. Он отдал эту лодку любимому брату Юре, а себе построил другую, назвав ее словом, в котором сосредоточилось все важное для него — «Тайна».
— Потом можешь и ее забрать себе, — сказал он Юре, рассматривая дно океана.
— Когда потом? — поинтересовался Юра, еще не наигравшийся со своей «Каравеллой».
— Ну, когда я умру, — небрежно пояснил привыкший к мысли о скорой смерти Герман и тут понял, что ни он, ни Капитан-Командор не сообщили о случившемся друзьям.
Брату он рассказал все. Юра отказался верить. Так для него было лучше, чтобы не испортить чудесное детство тревогой и не впустить в душу разрушительное ощущение страха. Тем не менее за Германом он признавал право верить в свою смерть, тем более, что оно, по всей видимости, не мешало ему жить.