Старшей царевне выпала почетная обязанность демонстрировать находки. Парни по очереди выходили в центр лужайки и вручали ей шкатулки, а она открывала их ключиком и на вытянутой руке представляла всем содержимое. Слышался удар гонга, Королева спрашивала, чья это вещь, после чего законная владелица, прихватив из ящика призы, шла поздравлять победителей и забирать свою собственность.
Девочки держались великолепно. Они лучезарно улыбались, красиво сбегали по ступенькам и благодарили парней в таких выражениях, будто те преподнесли не колечки и браслеты, а не меньше чем полцарства. Прекрасней всех была Аля. Поистине королевская грация была у нее врожденной, и когда она вручала ножи Юре, Жене и Косте, всем казалось, что эти подарки — самые ценные. Принимая нож последним, Юра опустился перед ней на одно колено, красивым театральным жестом взял ее руку в свою, поцеловал и больше не отпускал. Так и увел с собой обратно на край лужайки. Она ушла за ним с таким видом, словно сама была лучшей в мире наградой.
Наконец, в отделанной под вип-ложу кухне осталась одна я. Присев на дальний угол ящика, я спряталась в тени, деликатно давая возможность забыть о своем существовании. Никто не выходил на середину лужайки с моей шкатулкой, и организатору-Королеве уже следовало бы сообразить, что шоу должно закончиться. Однако она молчала. Неужели мою шкатулку нашли? Так… Я стала высматривать «фильтрующим зрением» мысленный «маячок» навешенный на принесенную из наколдованного мирка перламутровую камею, и вдруг заметила его красное мерцание в толпе.
Шкатулка была у Германа. В кармане куртки, которую он держал на сгибе локтя. Он бесстрастно смотрел на верхушки деревьев и не собирался ее отдавать.
Пауза затянулась.
Внутри кухни, по обе стороны от меня, вспыхнули факелы. Старшая царевна обернулась, а за ней и все остальные посмотрели в мою сторону. Я изобразила улыбку и пожала плечами в знак того, что «не судьба, так не судьба».
Стоявший рядом с Германом Сережа перевел взгляд с меня на своего капитана и тронул его за локоть. Сам он, кстати, уже получил награду от царевны и мог бы не высовываться, по крайней мере не рисовать на лице такое праведное негодование. Герман, наверное, как раз из этих соображений, оставил Сережин жест без всякого внимания.
Внимание обратили другие. И вот уже мы оба оказались в перекрестье взглядов. Над лужайкой повисла тишина.
Моей щеки коснулся ветер. «Ты же знаешь, у кого твоя вещь, — зашептал в ухо кто-то невидимый. — Подойди и возьми ее сама!»
Наверное, я смогла бы сделать это и перевести все в шутку… но для такого снисхождения была слишком слаба. Мою гордость черной волной захлестнула обида: он не хочет слышать от меня слова благодарности, принимать награду и уводить меня из центра лужайки к друзьям… Я чем-то для него плоха.