И он уползает. А я просыпаюсь…
Удивительно, я, и правда, лежу в пещере. Лежу на одеялах и прикрытая одеялами. На каменном выступе — старая керосиновая лампа.
Рядом со мной сидит Саша, гладит мне руку.
— Что это было? — спрашиваю я.
— Ты заболела.
— Но я чувствую себя совершенно здоровой.
Саша кивает:
— Это старик дал тебе что-то выпить. Гита ходила за ним.
— А где они теперь? — оглядываюсь я.
— Ушли, — пожимает плечами Саша. — Сказали, что когда ты проснешься, — захочешь любви.
— Так и сказали? — удивляюсь я.
— Именно так.
— А чего же ты сидишь?
И я притягиваю Сашу к себе. Не знаю, чем меня опоили, но я сама не своя, я не просто хочу любви — я ее жажду, не нахожу себе места. Я, кажется, умираю без любви. Я свихнусь сейчас без нее! Без него.
Я откидываю одеяло и тут замечаю, что обнажена.
— А где моя одежда?
— Сушится! — Саша с восторгом смотрит на мою наготу. — Ты ведь промокла. Вспомни, был дождь…
— Да, да! Я помню, над райским садом прошел дождь. В кои-то веки!
— Что ты такое говоришь? — Саша все ниже склоняется ко мне.
— Я…
Но сказать я уже не могу — его губы не дают.
Я хочу его обнять, но не могу — его руки не дают; крепко переплетены наши пальцы. Он сейчас (о, любимый мой!) — целительный источник любви. А я — чаша, жаждущая наполнения. Он так нежен сейчас, как никогда. Саша мудр в любви и чуток.
Я догадываюсь: то райское древо, что мне привиделось, — это любовь. А змей на древе — Саша. Он прекрасен. Он медленно, медленно наползает на меня. Он окутывает меня блаженством. Я в упоении, я в сладости и в неге. Я — ложечка в стакане, полном меда. Он ест с меня… От несказанного восторга, от ощущения Сашиной силы и твердости я вздрагиваю под ним, у меня будто сама собой выгибается грудь, которой я могу поднять сейчас полмира, не то что Сашу. Я плачу и смеюсь, я запрокидываю голову, а Сашины горячие губы лихорадочно впиваются мне в шею.
— О древо любви! — это стон мой.
— Люблю…
Есть на том древе две гладкие ветви. То бедра мои!
Змей — мудрый, прекрасный, мой вечный искуситель — нашел это место.
— Это дом мой, — он шепчет мне на ухо. — Я буду здесь жить!
И вьет, и вьет гнездо.
И вот уж свободны мои руки. Но они не слушаются меня; они живут своей жизнью, своими желаниями. Они сначала замирают у Саши на лопатках, потом судорожно, порывисто сбегают на пальчиках, как на ножках, вниз по его спине и с силой вжимают его в меня.
О, этот миг! Пик страсти!!! И как прекрасно, как блаженно падение с него!
Минут через пять, с благодарностью принимая заключительные ласки, я с улыбкой думаю о том, что над чьим-то совершенством мы сейчас основательно потрудились.