Он какое-то время смотрел в свою чашку, пока я приводила в порядок свои мысли. Я даже не была уверена, изменят ли или должны ли мои слова что-то изменить, но чувствовала, что последняя деталь головоломки встала на место и, возможно, Джеймсу нужно услышать то, что я собиралась сказать, хотя мне это было трудно. Внезапно пришла моя очередь нервничать, действовать осторожно. Это казалось безумием – никогда не говорить об этих ключевых моментах прямо, но чувствовать то, что я – мы? – чувствовала. Честно говоря, я никогда не ощущала себя более уязвимой, даже когда плакала, когда была беззащитной, когда меня заставляли пересекать границы. Наконец я заговорила, мой голос звучал тихо и, как ни странно, застенчиво.
– Когда ты причиняешь мне боль, мне это нравится. Я даже жажду этого. Я не знаю, различаешь ли ты, когда я смотрю на тебя свирепо, когда мои глаза полны слез, когда краснею, даже когда у меня не совсем получается скрыть страх перед мыслью о том, каким будет твой следующий дьявольский поступок. Быть побежденной, терять достоинство, испытывать боль, унижение – все это влечет меня. Твои руки на моих запястьях, у горла или в волосах, твое преобладание надо мной, овладение мной – это заставляет мое сердце биться чаще. Меня это возбуждает. Иногда я лежу в кровати и думаю об этом.
Я сделала большой глоток кофе. Этот монолог давался гораздо сложнее, чем мольбы об оргазме, и почему-то казался одним из важнейших в моей жизни, независимо от того, что произойдет потом. Я продолжила, подглядывая из-за чашки за его реакцией.
– Да, ты причиняешь мне боль. Но ты делаешь это с моего разрешения. Я умоляю тебя делать это, иногда буквально. Причинение мне боли – это не плохо в данном контексте. Тот факт, что ты являешься тем, кем являешься – добрым, умным, вежливым, милым Джеймсом, позволяет мне чувствовать себя достаточно уверенной и защищенной, чтобы позволять тебе делать это. Я бы не дала какому-то старику эту власть над собой. Я даю ее тебе. Я никому и никогда, даже Томасу, не давала столько власти над собой, сколько тебе. И я даю тебе эту власть из-за того, что ты можешь быть милым. Если бы ты все время был таким же беспощадным и жестким, как когда душишь меня, я бы не хотела играть с тобой. Не пойми меня неправильно. Когда ты делаешь это, когда хмуришься, вынуждаешь меня стонать, этого достаточно, чтобы заставить мое сердце биться чаще, даже просто думая об этом. Но мне нравятся парадоксы. Мне нравятся обе твои стороны. Мне нравится то, что я могу позволить тебе причинять боль, могу получать удовольствие от того, что в твоей власти заставить меня плакать и что при этом ты все равно достаточно заботлив и ласков после этого, чтобы обнять меня и убедиться в том, что со мной все в порядке, принести мне бокал вина или сока. Это хорошо. Две твои стороны не противоречат друг другу. Они идеально сочетаются и указывают на внимательность и заботливость к потребностям других. В причинении боли тому, кто хочет боли, нет ничего плохого, это практически катартическая доброта.