– Нет такого начальника, который осмелился бы приказать мне, полноправному товарищу! Даже пан великий канцлер не может мне приказывать. Довольно и того, что я стою на карауле перед дверью Филарета, который ведет себя так, словно он не в плену находится. Как проведал, что его сын стал царем, стал горд и упрям, к себе не пускает.
– Ну и не ходи к нему! Что за беда! Вот пахолик пришел, пусть отнесет ему блюдо. И ему будет любопытно взглянуть на такую птицу. Слышишь, отнеси ему сладости!
Шляхтич вручил Марье большое оловянное блюдо, на котором красовалась горка сваренных в меду яблок и груш. Лакомства выглядели очень привлекательно, и шляхтич не удержался от соблазна взять одно яблоко для себя.
– Неплохо готовят для пана канцлера. Поневоле позавидуешь его пленнику. Попробуй, Тадеуш. Когда утолишь голод, на сердце станет легче.
Второй страж только упрямо покачал головой, показывая, что шляхетская гордость не позволяет касаться еды, предназначенной для москаля. Он молча подошел к двери, ведущей во внутренние покои, и распахнул ее. Марья с блюдом в руках вошла внутрь.
Митрополит Ростовский и Ярославский преосвященный Филарет сидел у окна и читал Великие Четьи Минеи. Полновесный фолиант размером в александрийский лист покоился у него на коленях, и Филарет водил пальцем по столбцам, напечатанным торжественным полууставом и изукрашенным красочными заставками нововизантийского стиля по золотому фону. Марья вспомнила слова бабушки, что в молодости боярин Федор Никитич был первым красавцем и щеголем на Москве. Когда портной приносил богатое платье заказчику, то, желая похвалить, как оно ловко сидит, обычно говорил: «Ну, ты вылитый Федор Никитич!».
Молодого боярина насильно постригли в монахи по повелению Бориса Годунова, видевшего в Романове соперника. Сосланный под именем Филарета в далекий Сийский монастырь, боярин долго не мог оставить светских привычек. Годунову доносили, что Филарет живет не по монастырскому чину, неведомо чему смеется, говорит про ловчих птиц и про собак, как он в мире живал. Но прошли годы, он смирился с положением монаха, а после смерти Годунова был поставлен в митрополиты Ростовские и Ярославские.
Филарет поднял голову от книги, и Марья залюбовалась его ликом. Приходилось сожалеть, что Миша не унаследовал отцовской красоты и стати.
– Поставь туда, – коротко приказал митрополит и вновь погрузился в чтение.
Марья от волнения позабыла, как положено обращаться к столь высокопоставленной духовной особе и сказала неуверенно:
– Владыка! Федор Желябужский передает тайную весть!