– Ага, здесь есть операционная, далее этот больничный отсек, морг и несколько других нужных помещений.
– Здорово… наверное.
– Я тоже так считаю, – она улыбнулась и подошла к одной из коек, – хорошо, теперь ложись сюда, сейчас я принесу тебе кровь. Кстати, кроссовки лучше снять, – ещё раз улыбнувшись, она ушла за кровью к одному из холодильников, находящихся на другом конце этой длинной комнаты.
Я быстро скинула с себя кроссовки и поудобнее устроилась на койке. Чувствовала себя как-то некомфортно и даже больной. Все эти койки, яркий больничный белоснежный свет… И вся эта атмосфера стерильности – угнетающе действовали на меня. Эта комната плохо ассоциировалась с едой. Вернее вообще никак. Мне вновь стало грустно. Неужели я до конца своих дней буду вынуждена так жить? Питаться замороженной кровью в стерильных комнатах, бояться выйти на улицу, чтобы никто не догадался, кто я? А главное, всё это делать одной. Ангел конечно милая девушка, у неё приятная улыбка, но меня пугало то, что сейчас я вижу не её, а вены, проступающие сквозь кожу. Слышу биение человеческого сердца, мерное, завораживающие... И пускай в голове не рождается желание напасть и высосать кровь, но всё равно, то что я чувствовала и слышала ещё больше отдаляло от человека, чем еда в стерильных боксах. Ну, если вы понимаете, о чём я.
Наконец, Ангел вернулась, в одной руке она держала пакет с кровью, а другой везла ко мне капельницу. Меня передернуло от отвращения.
– Надеюсь, что ты ничего не имеешь против первой отрицательной? – она улыбнулась.
– Я чувствую, эта кровь холодная.
– Хочешь, я её погрею?
– Давай, хотя... всё равно, лучше побыстрее покончим с этим, – и я с готовностью вытянула руку вперёд.
– Окей, – она подвела капельницу и принялась за процесс установки.
Ангел на удивление быстро со всем справилась. И вот, спустя семь минут, я уже вкушала все прелести холодной крови в своих венах. И да, чесотка вернулась.
– И как долго я буду лежать с воткнутой иглой?
– Пока не скажешь, что сыта, – пожала плечами Ангел, – обычно одного пакета хватает, но кто знает, ты же совсем младенец по вампирским меркам.
– Ну да… младенец..., – я с ненавистью посмотрела на пакет с кровью, желание почесать руку никуда не пропадало, – а почему у меня рука чешется в месте прокола?
– Потому что твоему организму не нравится, что в твоей руке торчит иголка. И кстати, если ты просидишь с ней часов…ммм… семь-восемь, эта иголка начнёт сама вылезать из-под кожи.
– Вы это серьёзно? – я недоверчиво посмотрела на неё.
– Точно тебе говорю, – кивнула Ангел в ответ, – это особенность организма вампира. Вот почему, чтобы убить такого как ты, нужно отрубить голову. У нас даже есть поговорка: «Даже труп вампира может вас убить». Дело в том, что если в вампира всадить всю обойму… в сердце, лёгкие, голову… короче не важно, он упадёт. Хотя, скорее всего, это произойдёт, если будут задеты по-настоящему важные органы. И то не факт. Я хочу сказать, что вампир, убитый пулями спустя двенадцать-тринадцать часов воскреснет, все пули буквально выползут из его тела, а раны затянутся. И он встанет и будет мстить. И если вампиру отрубить руку, а затем приставить к тому же месту, она прирастет обратно… это плохо работает только с головой. Для руки максимум шесть-семь часов с момента потери. Для головы счёт идёт на минуты. И это очень опасный процесс, так как может воскреснуть не разумный зверь… и вообще меня унесло в какую-то другую степь и я плохой рассказчик.