«Вы, люди, действительно глупы и жестоки, — не стала спорить Альбата, — но в этом, как ты наверняка догадываешься, есть и наша вина. Нам не хватило мастерства сделать вас другими».
— Вот поэтому вы должны нас холить и лелеять, а не уничтожать, — проворчал Филипп. — Творец должен нести ответственность за своё творение!
Он вспомнил о том, как когда-то сжёг черновики своего первого романа — недоношенного и неполноценного, такого беспомощного уродца даже друзьям показывать было стыдно. Этот опус, как все и последующие, на свет появился сразу в виде компьютерного файла, минуя рукописную стадию, но Филипп не стал распечатывать его, а переписал на трёхдюймовую дискету — тогда ещё были дискеты, — поводил по ней магнитом и затем расплавил её в небольшом костерке, разведённом специально для этой цели.
«Мой дед и многие другие согласились бы с тобой, — кивнула Альбата. Помолчала и добавила: — Я тоже, но я не могу ослушаться отца».
— Кстати, — Филипп ободряюще погладил её по волосам, — я перебил тебя, и ты не успела рассказать, что̀ именно он там замыслил против нас и как на это отреагировал ваш Создатель — если отреагировал, конечно же.
Альбата, помедлив, всё же возобновила своё повествование — а Филипп неотрывно смотрел на её лицо и понимал, что не в силах найти точные слова для его описания. Всё писательское мастерство Филиппа оказалось бессильным перед этой подлинной красотой. Потом, когда течение времени размоет, сгладит, исказит в памяти эти правильные и благородные черты, Филипп сможет подобрать к получившемуся воспоминанию какие-то поношенные выражения вроде карминовых губ, крылатых бровей и осенних глаз, — но сейчас он мог только глядеть на Альбату и слушать её мягкий, плавный голос.
«Так хорошо мне ни с кем не было — и почему-то кажется, что и не будет, — говорил сам себе Филипп. — Чепуха, — возражал он, — кроме секса и приятных бесед в моей здешней жизни на самом деле есть множество других достойных занятий, а чем я буду развлекаться в Эксории? Гулять с Альбатой по вечнозелёным лесам, взявшись за руки и распевая песни из обоих миров? Пересказывать её соплеменникам мои книжки? Ездить на охоту, нацепив “грифонье сердце” и интересуясь у единорогов, фениксов и мантикор, не будут ли они так любезны стать моей добычей? Интересно, а Шерлока мне разрешат взять?..»
Далёкий звук одинокой трубы, ясный и чистый, словно бриллиант на чёрном бархате, оборвал размышления Филиппа и пустил по его спине мурашки. Сигнал был простым — всего семь протяжных нот, — и повторился ещё дважды, но Филипп всё равно не сумел запомнить эту призывную мелодию.