на пидмонтском диалекте и поплелась дальше, тряся затекшей рукой. Вертлявый, как вьюн, зеленщик, у которого в земле, забившейся под ногтями, можно было разбить огород, на всякий случай отошел и от пистолета, и от стола с табличкой подальше. Его такой же низкорослый напарник давно уже стоял за прилавком и наблюдал за происходящим на площади сквозь щелястые деревянные ящики, которые были наполнены картошкой, отпустившей усы, и брюквой с гнильцой.
Неказистый мужик с оттянутыми длинными мочками, по виду шофер или рыбак в бахилах и брезентовой куртке, недавно закончивший пререкаться с выпрашивающим у него сигарету мальчишкой, набросился сзади на «инженера» и выхватил у него пистолет.
После окончания шестичасовой вакханалии Марина еле могла стоять на ногах. Услышав звоны на ратуше (акция кончилась), она пошла на толпу. Никто не смотрел ей в глаза. Испугавшись «ожившего», в течение шести часов безучастного, неподвижного и безответного тела перформансистки, зрители разошлись.
Дэн, когда я читала твой текст, я была уверена, что ты знал об Улае и Марине, описывая в «Перформансистке» разницу между щелкоперым щелканьем глянцевых и глазурных, как печатные пряники, фотографий — и настоящим искусством, предметом которого становится тело художника, то есть в буквальном смысле жизнь или смерть.
* * *
from <[email protected]>: E-mail из Амстердама, 26 мая 2008
Я попросил приятеля послать тебе буклет с CD «Смерть Джеймса Ли Байарса». На этом CD Том Макэвилли подробно рассказывает о четырнадцати днях, проведенных вместе с умирающим Джеймсом в Каире, куда тот собрал всех друзей наблюдать его смерть.
Это произведение искусства удивительной красоты и ты обязательно должна его иметь у себя.
* * *
to <[email protected]>, 26 мая 2008
Когда Марина Абрамович встретила Улая, они полностью растворились друг в друге.
Зритель им был больше не нужен, и их перформансы устраивались теперь в отдаленных местах: в австралийской пустыне в окружении аутичных аборигенов, у крошащейся Китайской Стены в окруженье камней, в Тибете в окруженье песков, где они сидели неподвижно друг напротив друга и следили за обменом энергии и процессами, происходящими в застывших телах.
У самого Улая была акция, которой не нужны были зрители.
Он попытался размыть географические очертанья искусства путем похищения из Берлинской Национальной галереи любимой картины Гитлера «Бедный поэт».
Акции предшествовала кропотливая подготовка.
В принтшопе Улай сделал копии этой картины и, прихватив с собой лестницу, развесил их в виде растяжек над дверями других галерей, как бы показывая, что искусство не знает границ.