«Нет, я не знаю, что это, дорогой У. Д., до сих пор. Ты там слышишь меня?»
«Ну я и дал ей восемь тысяч, тогда я еще был богат.»
«Может быть, звуковые скульптуры Мариан Амахер соединят нынешний и нездешний миры?»
«Она взяла деньги и куда-то пропала. Надеюсь, они ей помогли.»
Я пошла на концерт. В зале было темно: по потолку шарились светлячки; как прожекторы со смотровой вышки, метались лучи; беглецами шарахались пятна. Усиленный колонками звук был такой запредельный, что голова начинала зудеть и казалось, что из нее извергается скрежет и треск.
— Сигналы из космоса, голоса из прошлого, музыка будущего, предсмертные крики, гроза. Шумы, шорохи, бесовский шабаш.
…
С разметанными волосами Амахер носилась по залу, управляя процессом.
«Она озабочена не столько тем, что испытывает слушатель во время прослушивания ее шумового шедевра, сколько своеобразным послевкусием, которое она сознательно выстраивает и создает. Для нее важно то, что остается в воздухе после того, как обесточен звуковой пульт, после того, как отзвучало произведение, после того, как погасли огни.
Экспериментируя не только с акустикой архитектуры и музыкальными инсталляциями, но и человеческой психологией, она пытается найти способы, которыми люди могут быть транспортированы, при помощи ее звука, в иное пространство» — делится впечатлениями искусствовед.
Но что же объединяет Леви-Монтальчини и Амахер, чье имя залинковано на сайте ростовского журналиста и меломана Игоря В. (в клубе я поднял с полу журнал и там были Вы, Рита, а в этом же номере — обожаемый мной Алистер Кроули… номер журнала был 59, а мой год рождения тоже пятьдесят девять и я подумал: боже, я опять Вас нашел! Инфинити на кончике обоюдоострой иглы!), который завешивает окна черной плотной материей, чтобы отгородиться от «мерзостей мира»?
Так же завешивала окна и будущая нобелиатка Леви-Монтальчини во время войны.
Еврейка, она пряталась от нацистов, но не оставляла науку.
Я не знаю, как ответить на этот вопрос.
Когда-то мозг мой полнился грибницей многозначительных нитей, а теперь там — одновременно все и ничего. Пустота.
Восстанавливая ассоциативную связь («Амахер — Леви-Монтальчини — Примо Леви — Чезаре Павезе»), вынесенную в название утерявшего фрагменты файла (что я тогда, несколько лет назад, имела в виду; что же хотела сказать?), вспоминаю лишь очевидное: Амахер дали награду за ее названные в честь Леви-Монтальчини музыкальные вариации — и одному Богу известно, почему она их так назвала.
Вот на всякий случай кусочек грибницы, заплесневелый параграф с полустертого, с пропавшими сегментами, диска: