На удивленье и умиленье покладистый, витавший в кокаиновых облаках Z.Mannn не женился, но несколько лет назад встретил погруженную в ископаемую, древнюю музыку женщину, следившую, чтоб с него не спадали штаны, а также, что он питается не только табачными крошками, кокаином и кофе (он был чрезмерно худым). Ее кисти после артрита были вздернуты как на дыбе; память пропала и она не помнила, кому послала приглашение на поминки, а кому просто — на посиделки, забыв скопировать некролог в «тело» письма.
А умер он так: после встречи с драгдилером оступился, упал, разбил голову, и на лбу образовалась страшная рана. В приюте для стариков, где он жил, никто не обращал на это внимания, и он покорно гнил три недели, пока она не отвезла его в госпиталь, где он скончался после отключения аппарата, передоверив гитару и голос магнитофону, а естественные отправления и прием пищи — медицинским приборам.
Друзья звали ее «Нина-Наседка».
С морщинистым широким лицом без какой-либо отметины уникальности или красоты, с полуненужными умениями игры на ливадийских и аккадских арфах и лирах, она была зачата совершенно случайно или, если выражаться точней, по ошибке, и сразу после рождения никто не хотел брать на руки красный кричащий комок. Тем не менее эта странная легкость, когда ничто не предотвращало встречи овума со сперматозоидом, впоследствии переросла в полную препятствий, раковых заболеваний и хронического безденежья жизнь.
Позабыв про шумеров, она обходила собравшихся на террасе, вежливо морщась, когда те с излишним милосердием брали в свои ее руку; шепот гостей сливался с шепотом листьев; затем всех позвали вовнутрь.
Когда пришедшие собрались в тесной гостиной и Нина-Наседка включила недавно записанный Z.Mannпом трек, в комнате раздались рыдания: это всхлипывала сидевшая на стуле мешковатая женщина в шляпе, служившей для скрытия бородавок на лбу.
Все время, пока из динамиков раздавалось «Aint't no more cane on the Brazos», она не переставала рыдать.
Мешковатая гостья была вокалисткой, и ее рыдания смешивались с ее собственным голосом на звучавшем в комнате треке, голосом, при помощи микширования размноженным на несколько голосов.
Создавалась иллюзия, что Z.Mannn играет со слаженным хором.
Пел мощный хор — а в комнате плакал всего лишь один человек.
Остальные, с иссушенной скептицизмом и несчетными летними сезонами кожей, в ковбойках, стояли с тарелками и дожевывали куски пирога. Эти зачинали также просто и бездумно, как сами были зачаты, между водкой и огурцом.
На треке прекрасные голоса взвивались вверх и обвивали гитару, создавая впечатление целого хора в белых одеждах; в комнате же присутствующие лицезрели мятую шляпу и телеса, заполнившие до краев невнятное платье.