Потом поостыла, отметив:
— Вот уж действительно отца поедом ест!
И, поскольку все так сложилось, они решили остаться и вдоволь наесться за мать и отца.
Ресторан пуст.
Кроме нас тут никого нет.
Столы, замершие в ожидании посетителей, накрыты белыми скатертями; на стенах — слепки с помертвевших, мокрых улочек какого-то южноамериканского города; за помрачневшими вечерними окнами — всамделишный дождь.
Сестра сидит, чуть горбясь, напротив меня и гордится «почти дармовым» дрянненьким свитером.
— Посмотри, правда, хороший? Во всех магазинах за тридцать, а я на распродаже в «Росмарте» отхватила за пять!
Я замечаю на нем свежие пятна.
Томатный соус расползается по столу.
Сестра спрашивает:
— Коляска готова?
Бравируя, отвечаю:
— Взяли юзаную в Сан-Хозе — один содомит-самаритянин отдал.
Сестра пропускает свистящие слова мимо ушей:
— Привяжи куда-нибудь к ручке тесемку красного цвета от сглаза. А на ребенка, как только родится, сразу красные носочки надень.
Вымерший ресторан похож на картину Эдварда Хоппера. Ту, где скучает, оперевшись на локоть, одинокий человек у окна.
Сестры разнятся.
Старшая коротко острижена, младшая осторожна. Старшая (куртка на кнопках, шорты-бермуды, браслетам предпочитает кастет) после провальной любви в двадцать шесть лет без оглядки бежала из города и пересекла океан. Младшая (целомудренные платья в цветочек, волосы как у русалки, ноги всегда сомкнуты тоже) цеплялась за родину, путешествуя по слепым (заколочены окна) и глухим деревням. Останавливалась в кельях вместо отелей, привозя домой святую воду в мутных бутылках — старшая не пропускала повода посмеяться над ней.
Младшая пламенем не горела — пылкая долговязая старшая всего добивалась сама: вырвалась (выросла) из ставшей не по размеру страны и испытала все на себе пока младшая пытала ее: «зачем тебе это?»
Старшая, журналюга, дылда, жердина, гневалась из-за мелочей — пропущенного мягкого знака, недостатка твердой валюты, полетевшей материнской платы в компьютере, мизерной оплаты труда. Но по жизни ходила конем. Зигзагами, хитро, с замашками, издали целясь в судьбу. Образцовая младшая, по образованию воспитатель, была тихоходной пешкой удачи, ставила ближние цели, избегала дальние страны, приобретала исключительно крупные вещи (покупные райские кущи — развлекательный центр,[1] кушетка, комод), не спала с женщинами, не садилась в машины незнакомых мужчин.
Младшая домоседски мечтала о детях; старшая, не думавшая ни о чем кроме карьеры, поспорив с сестрой, тут же рванула с места в карьер. К удивленью обеих, старшая тут же вышла в дамки и в мамки. Младшая чахла без чада — старшая сразу же зачала.