— За что тюрьма? — удивляется мужик.
— Закон такой есть.
— Помилуйте, где ж такой закон? Ну, сами посудите, по-божески ли это будет?
— Так в законе написано.
— В каком это законе? Кто ж этот закон писал? Всё это баре написали.
И так во всем. И требование недоимок, и требование поправки дорог, рекрутчина, решения судов — все от бар. Мужик не знает "законов", он уважает только какой-то божий закон. Например, если вы, поймав мужика с возом украденного сена, отберете сено и наколотите ему шею, — не воруй, — то это ничего, это все будет по-божески. А вот тот закон, что за воз сена на три месяца в тюрьму, — это написали баре мужику назло.
"Вот откуда, — мелькнула у Петрова мысль, — идут "понятия", прострелить обидчику башку, это по-божески, а заявить в милицию — не по-понятиям".
Живя в деревне, — продолжал между тем Максаков, — хозяйничая, находясь в самых близких отношениях к мужику, Вы постоянно чувствуете это затаенное чувство, и вот это и делает деревенскую жизнь невыносимой до крайности… Согласитесь, тяжело жить среди общества, все члены которого, к Вам, как к барину, относятся неприязненно. А какой я "барин"? У меня нет ни кучеров, ни поваров, ни лакеев, то есть всего, что составляет принадлежность старых барских домов. Эта "принадлежность" стала одной из причин разорения небогатых помещиков, не умевших после "Положения" повести свою жизнь иначе. Дом у меня, сами изволили видеть, не ахти, совершеннейшая, право слово, крестьянская изба. В немецком платье в деревне жить нельзя, я ношу валенки и полушубок. Вот по весне, курьёз приключился. Иду я со скотного двора, одетый в свой обычный хозяйственный костюм — зализанный коровами полушубок. Вдруг слышу колокольчик, по дороге едет возок, в нем губернский чиновник. Остановился и кричит мне:
— Эй, ты, поди сюда!
Я иду, не обращаю внимания. Он догоняет и ещё пуще кричит:
— Эй, поди сюда, не слышишь что ли? Что это ты не отзываешься, да ещё в шапке смеешь стоять? Вот я тебя!
— Позвольте, господин, — отвечаю, — если я Вам чем-то не угодил, то Вы можете жаловаться мировому судье, но кричать, здесь не извольте.
— Что! Ах ты с…
— А если ты не замолчишь и не перестанешь браниться, то я позову рабочих и мы тебя так…
— Да чье это имение? — спрашивает уже озадаченно.
— Моё.
— А Вы кто? — уже совершенно другим тоном. Я назвал себя. Такой вот конфуз. Но это я отвлёкся.
Так вот, самое трудное, с чем Вы столкнётесь, милейший Александр Артемиевич, так это сбор оброка. Получение оброков дело очень трудное. Кажется, оброк — верный доход, все равно, что жалованье, но это только, кажется. Попробуйте, получить оброк с человека, который ест пушной хлеб, который кусок чистого ржаного хлеба несет в гостинец детям… Конечно, получить оброк можно, стоит только настоятельно требовать, но ведь каждый человек — человек, и, как вы себя, ни настраивайте, однако, можете потерять хладнокровие, когда увидите, как рыдает баба, прощаясь со своей коровой, которую ведут на аукцион… Готовы на такое? Коли так, слушайте далее.