Людей этим майским вечером в университетской округе не было совсем. И хоть рассказывают всякие ужасы про университетский парк, где, говорят, одинокую девушку могут изнасиловать даже в двенадцать часов дня, Леха с удовольствием сошел с асфальта и прогулялся по мокрой земле. Господи, как же хорошо сбежать из коридоров! Леха дышал и не мог надышаться. И шел, пока за забором не увидел купола астрономической обсерватории. Задумавшись о звездах, он вдруг вспомнил, что уже очень поздно. Пора домой. Поймал такси.
«Ну и денек! Все успел: помириться и поругаться с Аллочкой, познакомиться и соблазнить девчонку, выпить и закусить. Даже пешком прогуляться получилось. Герой, однако. Теперь и помирать не страшно».
Университет остался за спиной. Через минуту слева и справа за тротуарами из земли поднялись черные холмы, черные высокие стены — в узкой ложбине шоссе пересекало гребень Ленинских гор. Сверху мелькнул узкий мосток.
Говорят, в толще этих гор подземное озеро-водохранилище, что на случай беды бережет чистую, отфильтрованную воду для всего города. Запаса хватит надолго. Потихоньку вода утекает — кое-где, почти рядом с набережной, бьют из склона прозрачные вкусные ручьи.
С Воробьевых гор машина выскочила на Метромост; выскочила и повисла между небом и землей.
Внизу калачиком свернулась река. Крутой склон-подкова остался позади. Там черный лес, пустые ветки над темной водой. Мокрые тропки. А вокруг моста — облака. Близкие, рыхлые, редкие…
Ветер стих. Улеглась рябь на реке. И Леха увидел, как всплыли из-под воды облака-отраженья. Куда легче и прозрачней настоящих…
А дорога уже приближалась к земле. Впереди Комсомольский проспект. Город поворачивался к Лехе своим более центральным боком. А Леха задремал…
Он вылез из машины напротив арки. Поднял голову, посмотрел в свои темные окна. В полнеба уже — ночь. Вздохнул: вот я и дома.
Лехина голова мотнулась влево, он даже не понял, что это; но колени уже подгибались, кто-то подхватил его за пояс. Через мгновение Леха лежал в машине на полу перед задним сиденьем.
«BMW» с треснувшим бампером, присев на задние колеса, рванула с места. И сразу слилась с бликами фонарей в стеклянных лужах, с бесцветными в ночи машинами, со слепящим светом встречных фар дальнего света. Переулки и темные окна высоких домов приняли и растворили черную машину в своем необъятном желудке. Машина слилась с городом. Плывущим в ночи огромным неповоротливым городом.
Неподалеку от центра есть особые парки, отделенные от мира высокой стеной. Они чище Сокольников. Они пустее Измайлова. Прелой листвой всегда пахнет здесь воздух. Здесь всегда, по обычаю, тихо. Городской шум отдален. Он глух и расплывчат. Лишь иногда в его вязком киселе чайной ложечкой звякнет вороний крик; и потухнет в равномерной полутишине. И зеленая трава тут самая густая. Нет больше в городе такой сочной и крепкой травы — земля здесь очень богата. А поверху дубы растянули зеленую ткань. Там, где в кронах прорехи, открывается небо. Оно не мешает, оно не нарушает сумрак и покой давно сложившегося городского леса.