Широким кругом шестирядное шоссе спускается с холма. Один долгий, длинный поворот к мосту. За черно-белым рельсом дорожного ограничительного барьера вниз уходит выпуклое поле. За ним — черная река. И снова поле.
Дождь кончился. Он ушел, прихватив с собой ночь. А света, настоящего света еще нет. Лишь тени подвел острый сумрачный карандаш у кромки леса вдали.
Дождь кончился. На асфальте — зеркало воды. Только тронь руль или педали, машина с дороги улетит. Три раза Коля терял клиента. И, видит Бог, в последний раз Коля испытал облегчение. Но жесткий взгляд соседа заставлял прибавлять ход; отморозки, они вообще мало боятся смерти.
Добрый День подозревал, что водила в белом обмылке решил их чисто стряхнуть с хвоста: мол, улетели ребята в кювет, сами виноваты. Ездить не умеют. Клеем, что ли, колеса у него смазаны… Не выйдет.
Встречный трейлер воздушной волной швырнул черную скорлупку на метр левее. Секунду машина шла правым бортом вперед. Вдруг, уже на обочине встречной полосы, капот оказался там, где надо. Поддав газа, Коля перескочил через разделительную линию обратно. Легко машина проскользила до края асфальта, здесь удалось найти равновесие. Коля быстро обернулся направо: на его ресницах и бровях повисли крупные капли пота.
Сумерки, сумерки… В кошки-мышки полагается играть ночью. Ночью человек всегда ведет себя немножко не так — недаром крутые ребята из НКВД любили серьезные допросы устраивать по ночам. Что в рулетку играть, что любовью заниматься — засветло срам.
За мостом свернули на грунтовку. Вниз, под горку вела колея. Посреди черного теста недавно паханного поля — серые стены фермы. По низу — нитка кустов. Перед ручьем Коля попытался разогнаться. Не помогло.
Стоило передним колесам попасть на песок, как двигатель взревел, а зад уехал вправо. Из-под колес повалил белый пар. Развернувшись поперек дороги, машина села на днище. Когда мотор заглох, стало слышно, как журчит между колес вода.
Белый призрак бодро взобрался по склону вверх. Там, на березовой опушке, из него вылезли трое — далеко, не разберешь кто, и справили малую нужду. Поиздевавшись, сели обратно и скрылись за гребнем.
Добрый День стоял в башмаках за триста долларов по колено в ручье и смотрел карту. Через полкилометра, на той стороне холма, грунтовка возвращалась к шоссе.
Поднял голову в небо. Свет начал выделять облачный барельеф. Вот что за странный звук чудился в ночи: визгливые шины.
Аллочка, Лехина невеста, имела младшую сестру, которую за липучесть звала Инфекцией. Инфекция охотно и часто, с разрешения и без, пользовалась вещами старшей сестры: поносить кофточку, надеть туфли в театр… В этом отношении она оказалась коммунисткой — как и дед-большевик, которого она очень любила.