— Добрый День.
Все трое выругались. Петр Егорович опустил руку, успокоил собаку:
— Лежать, лежать.
— Как, Добрый День? — вспомнил Слава. — Так мы же его на новый год похоронили?
— Да? — откликнулся Чингиз.
— Потом выяснилось, что это был не Добрый День. Это был Портвейн.
Все трое выругались. Слава заметно погрустнел:
— Я, Петр Егорович, твоей охраны боюсь больше, чем бандитов. Ей-богу. И откуда ты только берешь таких отморозков?
— А я люблю отморозков. — Петр Семенович усмехнулся: — Не нравится — возьми да издай закон против бандитизма. — Нехорошо ухмыльнулся: — Народ тебе потом памятник поставит.
На Москве три нелегальных системы: блатные, рекет и отморозки. Первые со вторыми как-то уживаются: не все гулять на воле лихим спортсменам, а в печальных местах закон правят не они. Приходится уживаться. На третьих управы почти нет. Когда кто-то кому-то отрезает уши крышкой от банки с тушенкой или взрывает бомбу на кладбище — так это они. Другим такое не с руки, а может, просто не под силу. Правда, отморозков остается все меньше и меньше.
— Так вот. — Петр Егорович посмотрел Чингизу в лицо:
— Три часа назад выяснилось, что эта машина, на которой вчера приехал пацан, принадлежит керосинщикам.
Все трое выругались.
— Сам я во все ваши сказки про Колдуна не верю. По мне, хочет слинять — пусть линяет. Пусть он теперь у них кровушки отсосет.
Слава заложил ногу на ногу:
— А я вот помню, Колдун мне как-то говорил, что у керосинщиков в пластах давление больше. Что он у них мог бы поднять добычу не на полтора процента, а на два-три.
Петр Егорович вздохнул:
— X… он свой поднимает. А не добычу. Этот аферист каким-то образом скручивает счетчики в наших нефтепроводах. Я бы очень хотел узнать, как именно он это делает.
— Но Колдун под запретом, — сразу прервал умную, в общем-то, мысль Чингиз.
Все трое помолчали; потом выругались.
— Это все… Но вот на Москве нас пытаются подвинуть. Так быть не должно, — продолжил Слава. — Как я с людьми работать буду?
Петр Алексеевич кивнул:
— Зря так керосинщики…
Чингиз молчал. Он считал. «Полтора процента у нас в минус и два процента у них в плюс — если Колдун говорил правду, вернее, если мы правильно его поняли, он ведь не врет, ему незачем — значит, три с половиной процента разницы. Это невозможно много. Треть фонда развития. Значит, на одну треть мы будем слабее их. Половина цепочек, что из ненадежных, несовершенных и крайне хрупких людей он сплел за последний год, рассыплется. А как сложно их составлять! Это не с камнями возиться, Колдуну намного проще, недра, они и есть недра…»