Не обращая внимания на бурно обсуждающих очередную бесконечную «Санта-Барбару» торговок и хмурых кавказских джигитов, хлопочущих над своими грилями, мы проследовали в самый конец павильона. Затем как ни в чем не бывало, прошмыгнули в одно из подсобных помещений с табличкой на двери: «Посторонним вход воспрещен!». Предупреждение, на мой взгляд, избыточное — никого из посторонних дверь все равно бы не пропустила, более того для непосвященных ее попросту не существовало, поскольку вход, на всякий случай, был защищен мощным заклинанием отвода глаз. Чтобы увидеть дверь и проникнуть внутрь, необходимо обладать специальным допуском. Я и мой спутник такими допусками обладали. Даже для каждого сотрудника «Линии» дверь не только выглядела по-разному, но и работала в своем особом режиме. Насколько мне известно, Чигур и Хорос через свою моментально попадают в приемную. Мне и Квагшу для окончательной идентификации наших личностей предстояло пройти так называемое Чистилище.
Проникнув внутрь Чистилища, мы оказались в облицованной кафелем и зеркалами ярко освещенной люминесцентными лампами комнате. Здорово смахивает на общественный туалет в каком-нибудь аэропорту, вот только кабинок, писсуаров и прочей специфической атрибутики здесь не наблюдалось. Далее мы с напарником подошли к одному из зеркал от пола до потолка. Я приложил ладонь к определенному участку стены. С четверть минуты ничего не происходило, но вскоре зеркальная плоскость потеряла свою материальную непреодолимость, и замерцала бирюзовым светом, как бы приглашая долгожданных гостей войти внутрь.
Мы так и поступили. Сначала внутрь ступил я, а вслед за мной стажер.
На деда, несмотря на весь страх, смех напал, когда увидел, как черти с собачьими мордами, на немецких ножках, вертя хвостами, увивались около ведьм, будто парни около красных девушек; а музыканты тузили себя в щеки кулаками, словно в бубны, и свистали носами, как в валторны. Только завидели деда — и турнули к нему ордою. Свиные, собачьи, козлиные, дрофиные, лошадиные рыла — все повытягивались и вот так и лезут целоваться. Плюнул дед, такая мерзость напала!
Н.В. Гоголь
Как-то во время одного корпоративного застолья Альмансор поведал мне о том, что любимый мной Николай Васильевич во времена своей юности был кандидатом в Хранители. До сих пор мало кому известен тот факт, что после Полтавского периода своей жизни будущий создатель бессмертной поэмы провел в Москве целый год. Вполне естественно, что по долгу службы ему неоднократно доводилось встречаться, что называется, тет-а-тет с выходцами из иных миров. Однако по причине деликатного устройства нервной системы, будущий классик так и не сумел преодолеть врожденного страха перед чужими. Кончилось все тем, что высокая комиссия во главе с Хоросом забраковала юношу. Как водится в таких случаях, неудачливому кандидату стерли память, вложили в голову ложные воспоминания и отправили в Санкт Петербург на вольные хлеба, даже деньжат подкинули. Вот только не пошли на пользу ему эти денежки — проигрался в пух и прах. Впрочем, нет худа без добра, в последствии на основании собственных впечатлений и приобретенного опыта он написал своих чудеснейших «Игроков».