— Эй, послушай, где твоя рука?
— Вот! — сказала женщина с готовностью.
Парень огляделся, но, конечно, в темноте ничего не увидел. Я затаился. Парень продолжал есть еще быстрее. Я понял, что на блюде вот-вот ничего не останется, и, уловив секунду, когда они занялись разговором, полез в блюдо снова. Но парень был начеку. Он схватил мою руку и зашипел:
— Эй, погоди! Чья это рука? А ну! Это моя, эта твоя, а это чья?
Женщина тихонько взвизгнула, хотя испугалась, видно, здорово. Не будь у них своих делишек, мне стоило бы уже прочесть над собой заупокойную молитву. Но сейчас я даже почти не испугался. Парень дернул мою руку и стал тащить меня из тандыра. Было больно, но я молчал, наступало, наконец, желанное избавление. Позвоночник мой пару раз громко хрустнул, отвалился кусок стенки тандыра, и я оказался на воле, едва держась на одеревеневших ногах. Если бы этот парень еще и растер мне ноги!
— Спички есть? — спросил он женщину, не выпуская моей руки.
Она дрожащими руками ощупала свою безрукавку, нашла спички, чиркнула — и тут же с криком уронила огонь. Я думаю, если бы они встретили меня днем, и то было бы чего испугаться. А тут в темноте их должен был охватить настоящий ужас. Лохмотья мои в засохшей крови и грязи, весь я к тому же еще в саже, черный, как негр, — если злые духи выглядят иначе, тогда уж и не знаю, как их себе вообразить. У женщины зубы так и стучали от страха, но парень оказался храброго десятка. Он взял у женщины спички и зажег.
— Ты кто такой? — спросил он.
Я решил, что терять мне нечего.
— А ты кто такой? — спросил я в ответ.
— Я тебя спрашиваю!
— А я тебя спрашиваю!
— Слушай, парень, у тебя надежда на жизнь еще есть?
— Ау тебя — есть надежда на жизнь?
— О, господи!
— О, господи!
В разговор вмешалась женщина.
— Послушай, голубчик, — сказала она дрожащим голосом, — кто же ты, в конце концов, такой и что ты делал в тандыре? Может, ты… злой дух? Или… сумасшедший? Ты не сердись, но зачем ты в темную ночь залез в чужой очаг?
— А он зачем залез ночью в чужой очаг? А?
Тут я увидел, что парень бросил спички и засучивает рукава так решительно, как это делает мясник, когда ему подводят скотину, предназначенную на убой. Тогда я пустил в ход свой старый прием:
— Ка-ра-у…
Но женщина сразу зажала мне рукой рот:
— Эй, что ты хочешь делать?
— Что мне делать, кричу «караул».
Тогда парень решил заключить перемирие:
— Ну ладно, уходи по-хорошему. Ступай отсюда!
— Куда мне идти? Я есть хочу.
— Вот навязался, — сказал парень, а женщина, не говоря ни слова, на цыпочках вышла из кухни, почти тут же вернулась и принесла мне две тощенькие лепешки со шкварками. Я сунул лепешки под мышку, — Ну, теперь убирайся, — сказал парень.