лишь подчеркивает укорененность в
вере — неотрывность человеческого бытия от религиозного чувства.
Среди европейских мыслителей XX века эту связь яснее других выразил знаменитый этнограф Мирча Элиаде:
«Любая религия, даже самая простая, является онтологией — она рассказывает «наличие» священных вещей и божественных образов, выделяет «то, что воистину есть» и, таким образом, создает мир, который больше не является мимолетным и непостижимым, как в ночных кошмарах, и не таким, как он всегда становится при опасности погружения существования в «хаос» абсолютной относительности, в котором не просматривается никакого «центра», никакого «Я», обеспечивающего ориентацию» (выделено мной. — А.Д.).
Стало быть, мы можем смело определять человека «онтологически неуверенного» как человека лишенного религии.
Лишь только ушло ощущение присутствия трансцендентного как внутренней реальности, мир людей стал равнозначен миру вещей. Последний же, как известно, нуждается р управлении, в определенном подчинении, в… «метапрограммировании». Закончилась человеческая свобода…
Беда в том, что от признания любого человека вещью, то есть объектом, подлежащим манипулированию, и до признания такой же вещью себя самого — всего лишь шаг. Когда индивидуальность не прояснена, когда смысл собственного существования неинтересен, когда «умственный уровень» низок, у человека появляется потребность стать чьей-то вещью — формируется «экстернальная» позиция личности по Роттеру (смотрите следующую главу). Нет, недаром «Проказники» Кена Кизи пользовались словом «вещь» по отношению к людям и к тому, что с ними происходит!
Человек-вещь нуждается в том, чтобы кто-то или что-то помогло ему выбрать нужную форму поведения. Он хочет, чтобы кто-то другой принял за него то или иное важное решение. Фактически, он не жаждет оставаться индивидуальностью. Ему самому хочется, чтобы его поведением управляла «партия» или, на худой конец, начальство, а эмоциями — психотропные лекарства или наркотики. В любом случае он подпадет под знакомую уже нам схему «Я» языческого человека.
Если рассматривать духовные процессы XX века с позиций христианской метафизики (а автор не смог найти иной последовательной точки зрения), то все их можно подогнать под одну фразу: XX век есть попытка вернуться к духовому состоянию язычества, к первобытному родовому и племенному магическому мышлению.
Читатель уже увидел это на двух наших схемах «Я» — языческой и наркотической. Мы прошли через век борьбы с христианским представлением о человеке.
Естественно, речь не только о сознательном противоборстве христианству (сталинская эпоха тому подтверждение) — мы говорим о том, «что свято место пусто не бывает». Сумерки религии, попытки свести на нет трансцендентное измерение