Гость указал на свой лоб и, знакомо покосившись для окружающих, захотел рассказать всем своим телом, что совершенен в своих незнаниях:
– Вы предлагаете мне что-то поддержать?
– Ах, Шуга, ну какой же ты редактор? Разве ты умеешь им быть? Ты погибший режиссер! Подстреленная рок-звезда! Вот это верно, я всегда говорил: Шера! Манера! Да он гений! Он целитель душ! Да на что нам его ломать, экспериментировать над ним, мы этим своим ядом из него только старца сделаем. Господу поможем, чтоб его. И что нам с этих дел-клубочков? Он еще ближе к распятому, как размудреется, зараза, и нас всех своей особенностью обратно вытолкает. А Москва, друг мой, такая красивая, такая резиновая, все шестьсот шестьдесят шесть удовольствий… вий… вий… вий… черт его прет погостить, вот на мне пуговица неверно застегнута, паразит лохматый уже на билет наскреб, – раздраженно отвлекаясь, пусто сердилось Пятнышко.
– Я не снимаю кино, это очень дорого, и все мои песни дальше моей головы не слышны. Это все святые параллели, с которыми я когда-то столкнулся.
– Шуга, снимите эту проклятую оптику, у таких, как мы, каждый ход на учете. Мы все про вас знаем, ваш каждый, каждый выстрел… Вы невероятный убийца! Сатанинский перемещается в состояние апатии, когда дивится в этот нонсенс. Эти пушистые зануды постоянно встревают в наш с вами общий расклад.
– Что вы несете? – расслабившись, скорчился гость.
– Ангелы, друг мой, ангелы! Их следовало бы пристрелить!
– Да вы с ума сошли.
– Да нет же, Сатанинский, так, мечта-с, так желал! А все Петька проклятый тебя не отдает, держит нас всех неподвижными. Идти не можем, горим сами в себе! – яростно выкрикивало Пятнышко, судорожно подпрыгивая в стуле.
– Какой Петька?
– Да как же ты лукавый и не наш! – возмущаясь, растрясал маленькими ручками сердитый, а после стойко покраснел. – Тот, кого ты так усердно ищешь в своих снах. Кто отвечает тебе, когда ты вопрос ставишь, кто за тебя перед распятым просит! Не виляй, лукавый!
– Я никогда ничего не прошу. Я всегда терпел значимость посланных мне обстоятельств, принимая все ниспосланное таким, каким оно явилось. Единственное мое желание, это быть там, где меня ждут, со всеми моими победами и неудачами. И я никогда никого не искал, и тем более вопросов не ставил, а если и ставил, то исключительно себе, по причине того, что я немощен перед тем, что натворил. Пожалуйста, передайте всем остальным, что я плачу за это уже сейчас, и я бесконечно счастлив за эту возможность, и что больше всего на свете я боюсь, что у меня отнимут мои мучения и я не смогу искупить хотя бы каплю содеянного еще при жизни.