«Сколько время на ваших часах?», – спросит устало, облизнется, затем канет в никуда. Да, он знал этого человека, он всегда поднимает воротник и внезапно уходит. Теперь, когда рядом кто-то танцует со стаканом джина в руке, от души поет, изворачивается, он хочет проделать нечто подобное, но его невольное назначение не может позволить ему уйти прочь. «Хорошие ребята!» – кто-то выкрикнул Шуге из толпы. «Дай телефон уроду!», – продолжал выделяться некий, спешно танцуя, всем своим пьяным взором обращаясь к резонирующей сцене.
Пережив грустное состояние, Шуга покинул нелегкое для себя мероприятие, без суеты спускаясь по лестничной конструкции, он, крепко придерживал салфеткой поранившийся фаланг пальца, все более приближаясь к действительности зимней ночи. Еще в салоне Шуга поднял воротник, вспоминая старого знакомого, и теперь, когда на руке появился случайный порез, домой хочется вдвойне. «Отчего я так резко провел по краю плотной бумаги, получилась неприятная отдача. Правда, в том, что вызывать такси, я так и не научился». В нелепости происходящего Шуга потерянно ожидает, ощущая настороженность своего разума. «Что я здесь делаю?», – он поднимает голову вверх, видит черное небо, в нем украдкой пульсирует звезда, еще немного, и она взорвется, исчезая с карты вселенной, и наблюдавший за ней путник найдет сговорчивого таксиста. «Так не хочется читать свои мысли», – он взялся за голову, но они сами плывут, забравшись в маленькую книжечку его утомленного сознания. Мысли естественно отражаются в настроении, превращая его существо в их правдивое зеркало. О чем он не знал еще в прошлом? Не знал расстояния между любимыми городами, не знал, что любому одетому на его запястье часовому механизму суждено спешить, отрываясь от общего времени. Не знал, что всякого рода мистика будет относиться к нему с большой осторожностью, не знал, что звук колокола станет звуком всей его жизни. И уж вряд ли ведал до поры о судьбе своей сущности, ибо ей суждено стать сильнее всего того, что станет его окружать.
«Вам дадут минимум. Вам уже дали минимум. Не одевайтесь, вас все равно разденут». Его везли в суровую неизвестность, и действительно раздевали, а, добравшись до пересыльной тюрьмы, он выйдет не в своей одежде, и даже кеды не будут ему впору. «Да, когда я выйду на свободу, никто не поверит, что я вышел и тем более входил. Никто – мое будущее. Но без прошлого мне его не встретить, а я еще не научился жить настоящим, как странно, что любовь к настоящему мне привьет неблагодарная тюрьма».