– В самом деле, это вы и настояли на этом, а теперь уверяете, словно я при другом мнении.
– Ну ж, раз настаиваете, да будет так. Я же человек не упрямый, покорность – одна из самых сильных сторон моего слабого образа. Впрочем, откуда взяться чистому и святому? – Шуга наигранно протер лоб платком, осматривая качество подлокотника. – Говорите, что не железная, значит и вправду металлическая, а ежели металлическая, то непременно потайная, а ежели потайная, то, поди, развязна до безобразия, иным словом: конченная, – с высоты терпения вздохнул Сахарный, медленно оправившись от натиска глаз собеседника, и снова невзначай напомнил про вкусно приготовленное кофе.
Обернувшись каменной спиной, настороженный Педант нажал на кнопку черного пластмассового чайника. Что-то явно переставил, возможно, это даже была серебряная сахарница на львиных ножках, на крышечке которой был установлен скрученный в узелок ключик, в тот момент у него разболелась поджелудочная, и Педант неудобно скуксился. Когда же чайник вскипел, Педант мигом закрыл глаза, словно отдыхал от надуманного, заранее подметив уровень дна черной чашки и еще то расстояние, что пролегло между дном и летящим в него кипятком.
– Терпеть не могу черную посуду, не видишь, что пьешь; черная кружка напоминает мне грязный омут. Можно сказать, искажает прелесть пития. Когда же белая ассоциируется с озером. О, чистое озеро! Знаешь, из всех озер на земле больше всего мне нравится озеро Альбано, что расположено недалеко от летней резиденции Папы Римского. Нет, ну надо же, кажется, что поднимаешься ввысь, и вот тебе восьмое чудо света – кто знал, что ты уже давно несешься вниз. И растворимый кофе все так же ненавижу, но скажу, что из ваших рук хоть яд. Да, все божья роса из ваших рук. У тебя дети есть?
– Нет, – как-то сломанно ответил Педант, ощущая спиной оливковый взгляд Сахарного.
– Нельзя?
– Нельзя, – услужливо подтвердил и крайне удивился своей глупой халатности: «Как так могло получиться? Чертовщина, гадость какая-то!», – будет думать Педант, уже неуклюже проведя рукой по шелковой подушке.
– Жизнь пошла у людей, знаете ли, сплошные нервы, – продолжал Сахарный, с верностью приняв из рук Педанта приготовленное кофе.
– Зачем вы пришли ко мне, Шуга? Найти, как вы там говорите… – и Педант нервно щелкнул пальцами, выбирая точное выражение, – «Госпожу» Фрюштук. Я не являюсь ее пресс-атташе. И при чем здесь дети? К чему это все?
– Примите мои самые искренние извинения, видать, профессиональная черта и прочее… Явился я к вам по причине того, что избрал вас заранее, знаю точно, она не ответит мне на желаемый вопрос, а ежели и ответит, то обязательно соврет. Ну, как же вам самому этого не видно? Характер у нее явно металлический, а ведь только сильная ложь со временем превращает человека в скотину, в ненавидящее мир животное. Когда же правда прививает человеколюбие и уважение. Точно как в случае с вашей репликой: «откидывая комплексы». Помните? Ваш сценарий «о Сыне Истины». Очень зря, что вам не понравилась эта строчка… – и Шуга настоятельно процитировал, упирая свой указательный палец в поверхность прилегающего стола.