− Я донесу, − сказал он вместо этого. — Сегодня же.
Савелий Тяхт обомлел.
− А как же тайна исповеди?
− Не мелите чушь! Речь идёт об убийстве. А церковь всегда правая.
− Кто это? — спросил дьякон, когда Савелий Тяхт ушёл. — Домоуправ?
− А, ну его, − отмахнулся о. Мануил. — Лезет со всякой ерундой, и Христос у него какой-то левый. А у самого в голове каша.
После разговора с о. Мануилом Савелий Тяхт пришёл к мысли, что надо сложить свои полномочия.
− Так честнее, − объяснял он Ираклию Голубень. — Какой из меня домоуправ, одно название.
− Теперь всё — одно название, − криво усмехнулся тот. — А будешь уходить, меня прихвати.
− Знать бы, куда.
− Вот именно, знать бы, − неожиданно оживился Ираклий. — Где искать правду? Откуда черпать мудрость? Из книг? Так жизнь для писателя — это лишь слово из пяти букв. А «смерть» − из шести.
− Смерть длиннее, − механически отметил Тяхт.
Дом тонул в ливне. Он отвернулся к окну и вдруг вспомнил, как много лет назад вот так же лил дождь, а зигзаги молний кромсали грозовые тучи. Было воскресение, он валялся с очередной простудой, но уже выздоравливал, и мать, уже не боясь заразиться, пустила его к себе на большую тёплую кровать с железными шишечками, где они целый день проиграли в слова, составляя их из букв длиннющего «громоотвода», которое он предложил, глядя на цветущий на крыше железный куст, и не успокоился, пока не выдумал больше сотни существительных — количество, принесшее ему победу, не подозревая, что мать нарочно поддавалась и что это ничтожное событие будет одним из счастливейших эпизодов его жизни. А теперь компьютер за долю секунды, комбинируя заданные буквы, составлял из них все возможные слова, тёплая постель у матери сменилась холодной могилой, и вместо маячившего на горизонте счастья чёрной тучей пришло одиночество.
− Слов много… − рассеянно продолжил Савелий Тяхт, трогая морщинистый лоб. — А нужных не подобрать.
− Я же и говорю: слова — это сплошное надувательство! — сердито кивнул Ираклий, поймав отсутствующий взгляд. — А правда? Ты слышишь, домоуправ, − правда? Как узнать, где она?
− Так её любая букашка чувствует: где тепло и сытно — там и правда.
− Верно, − вздохнул Ираклий. — Но, скажи, как с этим жить?
Они замолчали. Два старика. Через час Савелий Тяхт открыл, было, рот, но снова закрыл. И, наконец, решился:
− А ты не боишься, что дом сломают?
− Не боюсь.
− Почему?
− Так ломать уже нечего, его давно нет.
− Как это − нет?
− А так, дом же не стены, а те, кто за ними. А мы? Готовы их защищать? Будут на глазах ломать — не шелохнёмся!