— Нет, что ты — так здорово просто выйти на улицу. После недели в больнице и вообще всего, что случилось, мне нужно немного проветрить голову.
— Думаю, твоя голова и так достаточно пуста, дружище, — крикнул из кухни Гэри.
Как только за моей спиной закрылась дверь гостеприимного дома друзей, я пустился в путь, примерно в милю длиной, к тому месту, где мы видели сегодня Мэдди. Я намеревался поговорить с ней. Собирался встретиться со своей женой. Я решил, что она должна знать о моём состоянии; это событие имело огромные последствия и для её собственной жизни, и для детей, и для истории с судом. Я обязан рассказать ей обо всем, что случилось. Нужно успеть до возвращения детей из школы и иметь достаточный запас времени, чтобы отложить суд; значит, надо действовать безотлагательно.
— В любом случае, — бормотал я себе под нос, — прежде чем разводиться с женой, я хотел бы с ней сначала познакомиться.
Гэри имел непосредственное отношение к событиям, которые привели к тому, что мы с Мэдди оказались владельцами викторианского особняка в Клапэме. Полуразрушенный дом заколотили досками ещё в 1980-е, дыры на крыше видны были невооружённым глазом, а балконы верхнего этажа заросли кустарником. После университета мы с Мэдди сдружились с группой активистов, которые присмотрели это заброшенное здание в качестве потенциального сквота>{2}. Но, когда дошло до конкретных действий, самой отважной среди нас оказалась Мэдди. Пока я нерешительно ныл, не следует ли попросить официального позволения, Мэдди просто взломала ставни на окнах. В следующие недели мы совершили несколько вылазок за дровами, а на ночь придвигали тяжелую мебель к входной двери, для безопасности. Выяснилось, что муниципалитет не в силах выселить нас. Друзья появлялись и исчезали — как, например, парочка художников-анархистов, мечтавших превратить здание в «Постоянно Действующий Свободный Фестиваль и Лабораторию Событий». Идея быстро выдохлась из-за их полной неспособности вылезать по утрам из постели.
Несколько лет спустя мы зарегистрировались как ассоциация арендаторов жилья; властям проще было официально закрепить наши права, чем конфликтовать. Так получилось, что именно я занимался бумажной волокитой и стал юридически ответственным лицом, а к тому моменту, когда закон изменился и ассоциации арендаторов получили право выкупать жилье, мы с Мэдди остались единственными, кто продолжал жить в этом доме. За пару десятилетий мы с Мэдди прошли путь от радикальных сквоттеров до респектабельных домовладельцев, буквально не выходя из дому. На том самом эркере, ставень которого взламывала когда-то Мэдди, ныне красовался плакат «Осенней школьной ярмарки» наших ребятишек. К почтовому ящику прилеплено объявление: «РЕКЛАМУ НЕ БРОСАТЬ». Наверное, когда сквозь кафельную плитку на нашей кухне пробивались маленькие джунгли, мы были не так привередливы по части рекламных листовок.