Теперь он неохотно разговаривал с горожанами. Он заслужил репутацию отчаянного скряги. В лавках, жалостно что-то бормоча, он после долгих колебаний покупал жалкие обрезки мяса и не допускал никаких намеков на свой костюм.
Случилось так, как предсказывал цирюльник. Все думали, что старик уже излечился от своей болезни — перестал надеяться. Одна только мисс Бэсси Карвил знала, почему он не упоминает о возвращении своего сына: теперь он ждал его не «на будущей неделе», не «в будущем месяце», даже не «через год». Он ждал его «завтра».
Задний двор и палисадник сблизили их; здесь он говорил с ней по-отечески, разумно и наставительно, слегка повелительным тоном. Она пользовалась безграничным его доверием, и он частенько дружески ей подмигивал. Мисс Карвил дошла до того, что стала ждать этих подмигиваний. Сначала они приводили ее в смущение: бедняга был помешан. Потом она научилась отвечать на них смехом: он был незлой человек. Наконец она почувствовала какое-то странное приятное волнение и стала слегка краснеть. Подмигивал он отнюдь не вульгарно. Его тонкое красное лицо с красиво изогнутым носом было не лишено благородства, а когда он разговаривал с ней, взгляд его был более спокойным и разумным. Красивый, бодрый, рассудительный человек с белой бородой. О возрасте его вы не думали. Он утверждал, что его сын с самого раннего детства был удивительно похож на него.
Гарри исполнится в июле тридцать один год, объявил он. Самый подходящий возраст, чтобы жениться на славной разумной девушке, которая умеет ценить свой дом. Он был очень вспыльчивым мальчиком. Со вспыльчивыми мужьями легче всего ладить. Эти жалкие мягкотелые парни, которые как будто и воды не замутят, как раз и делают женщину несчастной. А что может быть лучше своего дома? Очаг… крыша над головой… во всякую погоду тебе готова теплая кровать.
— Не так ли, моя милая?
Капитан Хэгберд был одним из тех моряков, которые, плавая по морю, не теряют из виду земли. Он вырос в многочисленной семье фермера и после того, как его отец разорился, спешно подготовился к званию шкипера каботажного плавания; на этой службе он провел всю жизнь. Должно быть, поначалу ему приходилось тяжело: его никогда не влекло к морю, он любил землю с ее бесчисленными домами и спокойной жизнью у своего очага. Многие моряки питают и высказывают разумную неприязнь к морю, он же чувствовал к нему глубокую вражду, — словно любовь к оседлой жизни, пройдя через много поколений, вошла ему в плоть и кровь.
— Люди не знают, на что они обрекают своих сыновей, отпуская их в море, — объяснял он Бэсси. Лучше уж сразу сделать их арестантами.