Стенные часы, некогда отмечавшие целые ночи философских размышлений, не отсчитали, должно быть, и пяти секунд, когда Уанг материализовался посреди столовой. Он беспокоился о запоздавшем завтраке, как вдруг глаза его остановились на неподвижной занавеси. Из-за этой занавеси доносился наполнивший пустую комнату странный, заглушённый шум борьбы. Узкие глазки китайца не могли округлиться в удивленном взгляде, но они остались пристальными, совершенно пристальными, и неожиданное напряжение тревожного, усиленного и испуганного внимания придало его невозмутимой желтой физиономии исхудалый, осунувшийся вид. Противоречивые побуждения колебали его приросшее к циновкам пола тело. Он даже протянул руку к занавеси. Но она была слишком далеко, а он не сделал шага, необходимого для того, чтобы до нее достать.
Таинственная борьба продолжалась с беспорядочным топаньем босых ног, безмолвная, и никакой человеческий звук — ни свист, ни шепот, ни ворчанье, ни восклицанье — не проникал через занавес. Упал стул, без грохота, мягко, как будто слегка задетый, и из ванны ответил слабый металлический звон. Потом жуткую тишину, подобную тишине, охватывающей двух противников в смертной схватке, нарушило падение тяжелого мягкого тела, обрушившегося на перегородку с той стороны. Все бунгало затряслось. В этот момент Уанг, с расширенными глазами, со сдавленным от страшного волнения горлом, с протянутой еще к занавеси рукой, отступил к задней двери и исчез. Иыбравшись в палисадник, он бегом обогнул угол дома. Затем, появившись с невинным видом в промежутке между двумя бун- п!ло, он принялся небрежно бродить по поляне, где его должен ‹›ыл увидеть всякий вышедший из того или другого дома; это (›ыл кроткий китаец, не беспокоившийся ни о чем, кроме остывающего завтрака.
В эту минуту Уанг решил порвать всякие сношения с «Номером первым», человеком безоружным и уже наполовину побежденным. До сих пор он колебался принять ту или иную линию поведения, но борьба, которую он только что угадал, решила нопрос: «Номер первый» был человек обреченный, один из тех нюдей, которым нельзя прийти на помощь, не подвергая самого себя ужасным бедствиям. Прогуливаясь с совершенно беспечным видом по поляне, Уанг удивлялся тому, что до него не доносится из дому никакого шума. Бьггь может, белая женщина подралась со злым духом, который, конечно, ее убил. Потому что никто не появлялся из дому, на который он поглядывал уголком глаза. Свет и тишина оставались неизменными вокруг бунгало.
Между тем внутри здания человек с тонким слухом не назвал бы полной тишину средней комнаты. Ее нарушал едва различимый звук, такой слабый, что казалось, сквозь занавес доносился призрак шепота.