— Так, так, — в третий раз пробормотал Рикардо, который все больше и больше задумывался по мере того, как положение становилось для него яснее. — Вы не можете слышать об этой девушке… Вам так больно? А между тем я уверен, что она вовсе не чудо красоты.
Шомберг сделал движение, которое должно было выражать неведение и беспечность, потом расправил плечи и сурово сдвинул брови, глядя в пространство.
— Шведский барон… Гм! — начал Рикардо задумчивым тоном, — Мне кажется, что эта история может заинтересовать патрона, если я ее преподнесу ему в надлежащем виде. Патрон любит поединки, а это можно назвать поединком. Но я не знаю никого, кто бы мог противостоять ему в единоборстве. Видели ли вы когда-нибудь, как кошка играет с мышью? Это красивое зрелище.
Со сладострастным блеском в глазах и своим двусмысленным взглядом сам Рикардо так походил на кошку, что Шомберг испытал бы весь ужас мыши, если бы его сердцем не завладели всецело другие чувства.
— Между нами не может быть никакого обмана, — сказал он с большей твердостью, чем сам от себя ожидал.
— У него отвращение к женщинам, — проговорил Рикардо. — В этой мексиканской харчевне, в которой мы, так сказать, оказались осажденными, я ходил по вечерам на танцы. Местньк девицы спрашивали меня, не был ли английский кабальеро переодетым монахом, не дал ли он пресвятой деве обета никогда не говорить с женщиной или не… Ну, да вы можете себе пред ставить, что могут в конце концов спросить девушки с хорошо подвешенным языком, когда они не стесняются говорить, что им вздумается! Это было мне неприятно. Да, патрон терпеть нг может говорить с женщинами…
— Но с одной женщиной! — сдавленным голосом бросил Шомберг.
— С одной бывает щекотливее иметь дело, нежели с двумя или с двумястами. В таком месте, где полно женщин, ничто но обязывает вас заниматься ими, если вам этого не хочется, но когда входишь в комнату, в которой находится только одна женщина, молодая или старая, красивая или безобразная, поне воле приходится смотреть на нее. И если вы за ней не станете ухаживать, она может вам только мешать — в этом патрон со вершенно прав…
— Зачем заниматься ими? Что они могут сделать? — прошептал Шомберг.
— Во-первых, шум, — сухо заявил Рикардо, говоря с видимой неохотой, как человек, профессия которого обязывает его молчать. — Ничто не ненавистно больше шума человеку, занятому серьезной и напряженной игрой в карты. Шум, шум, друг мой, — продолжал он с жаром, — шум из-за всего и из-за ничего, а я это ненавижу так же, как и патрон. Но у патрона не одно это. Он их совершенно не выносит.