«После Рождества я наверное возьму недельку отпуска. Кое‑что проверю. Поищу новое место. Думаю сменить офис.» Ей незачем знать, что на самом деле я собираюсь делать в эту неделю до Нового Года. Она ничем не поможет, только зря будет волноваться — может быть, а может все‑таки нет, не хочет он знать наверняка — и будет винить себя. «Хорошо. Почему бы тебе не сходить в кино, пока свободен, а?», из темноты показывается ее рука и она слегка касается его. «Ты так много работаешь.» Она останавливается. «И ты вспомнил про гоголь — моголь. Я и правда не думала что ты вспомнишь. Это так меня порадовало.»
Он не смог удержаться от улыбки. В этом вся Шэрон.
«Аллены вроде нормальные, а вот Дюбреи скучные, ты не находишь?», спрашивает она.
«Есть немного», соглашается он.
«Если бы декольте на ее платье еще чуть увеличить, то она смогла бы устроится в бар танцовщицей топлес.»
Он молча улыбается в ответ.
«Сегодня было классно, правда?», спрашивает она его, и он понимает что она говорит не о вечеринке.
«Да, превосходно.»
«У тебя был удачный день? Все как‑то не было времени спросить.»
«Прекрасный день, Шэри.»
«Я люблю тебя, Билл.»
«Я тебя тоже.»
«Спокойной ночи!»
«Спокойной ночи!»
Он ложится на бок и засыпая думает о человеке в расстегнутом пальто и красном лыжном свитере. Пересекая границу дремоты, эта мысль превращается в сон.
«Шестьдесят седьмой был тяжелым годом», говорит мужчина в красном свитере, «Я был в Лок Нинх. Тори Хилл. Мы потеряли много хороших людей.» Затем он краснеет, «Но я оставил себе вот это.» Из левого кармана своего пальто он вытаскивает за резинку фальшивую бороду Санты, «И вот это.» Из правого кармана он достает помятый пластиковый стаканчик и встряхивает его. На дне его стучат, словно зубы, несколько монет. «Теперь видите?», глухо произносит он, «Есть нечто хорошее и в жизни слепого.» Затем этот сон растворяется и он спит без сновидений до самого утра, пока в 6:15 его не будит радио — будильник с песней «Маленький Барабанщик».