Я распылялся три часа. Ровно столько времени понадобилось для того, что мой приятель, во-первых, напрочь выкинул из головы мысли о, все еще висящей под потолком петле, и во-вторых утвердился в мысли, что розовый бриллиант, стоящий бешеных денег, все еще спрятан где-то в том доме. Слава богу, что он не додумался поинтересоваться у меня, почему я до сих пор не нашел драгоценность. Как-то этот факт прошел мимо него. И, слава богу. Потому что в том самом доме, именно этот мой приятель, нашел мешочек с золотыми монетами екатерининских времен. Как он туда попал… И как он сохранился до тех пор… Вопрос не ко мне, а к работникам небесной канцелярии.
Я мог бы совершить для себя хотя бы малюсенькое чудо восемнадцать лет назад, когда не хотел покидать родину, но бежал от безысходности и бардака в фатерляндию… Сменил старый дом моих родителей на махонькую квартиру и пособие, а отсутствие единомышленников на одиночество. Как мне тогда казалось это – единственный способ избежать еще большей нищеты. Творилось черт знает что. Люди превратились в животных. Путали свободу со вседозволенностью, демократию с анархией, достаток с крайней формой мани-мании.
Знал бы я…
Знал бы я тогда, что морковь, посаженная обветренными руками брата и школьных приятелей, не покинувших родную дыру в срок и поэтому оставшихся до конца жизни копаться в земле – слаще в мириады раз, чем шоколад, вымешанный чистенькими ручками кондитерши, что живет через улицу. Эта улыбчивая дюссельдорфская фрау всегда заворачивает для меня в бумажный пакет ровно семь маленьких плиток. А восьмую, хитро подмигнув, опускает в зазор декольте меж своих пышных грудей.
Около семи месяцев назад, эта милая кондитерша, хлюпала носом за стойкой, размазывая голубые тени по своему розовощекому личику. Пока она со мной флиртует, мне нет дела до ее нимфоманских амбиций, но женские слезы – именно тот единственный рычаг, который пригоден для управления моим, сосредоточенным на любимой женушке, вниманием. И как бюрген меня раскусила, ума ни приложу.
Я сменил равнодушие на милость и поинтересовался у несчастной жертвы эмансипации, в чем дело. Конечно, мне пришлось выслушать нудную историю об очередном испарившемся в объятиях горгоны Персее. Мне также пришлось срочным образом при помощи древней хиромантической практики, которой я владею в той же мере, в какой владею управлением звездолета, убеждать ее, что не позднее, чем к завтрашнему полудню, Фортуна Семейного Очага сжалится над ней и явит ей прекрасного принца на белом мерседесе. Сейчас фрау все еще флиртует со мной, но уже по привычке. По той же привычке, по которой не захотела отказаться от своей маленькой кондитерской, хоть и переехала в шикарное поместье своего нового мужа. Впрочем, у нее есть машина. Не мерседес конечно, но до своего магазинчика она добирается всего за полчаса.