Я знаю, мне следовало оставаться в стороне.
Эту драку затеяла Рита. Мне, конечно, не надо было лезть не в свое дело. Но когда эта огромная белая уродина ударила Риту в живот, во мне все всколыхнулось, страха не было. Нет, — повторяла я про себя, — нет, нет!
Где сейчас Рита?
Болит шея, спина и плечи. Мне не сидится. Как-то нужно разузнать, все ли в порядке с Ритой.
Я достала из сумки коричневые штаны. Перекусила нитку, которой подшивала пояс, и вытащила свою заначку. Сложила деньги стопкой, разгладив каждую, перегнула стопку пополам и засунула в лифчик. Через минуту снова достала. Две бумажки положила в туфли, по одной в каждую, оставшиеся — в лифчик.
Я не думала, для чего мне столько денег в тюрьме. Казалось, могу добиться того, что со мной будут прилично обращаться, но как это сделать, не представляла. Надеялась, если какая-нибудь заключенная станет беспокоить меня, я смогу заплатить, и она оставит меня в покое. Может, найти надзирательницу, которая берет взятки, она будет мне помогать? Несчастная женщина с богатым мужем лучше многих понимает, что деньги защищают.
Я прислушалась, ожидая шаги ночкой надзирательницы. Хоть бы была та же, что и прошлой ночью. Когда Рита спала, я наблюдала за этой надзирательницей, видно было, что она не выкладывается на работе. Широкий кожаный ремень, дубинка и оружие воспринимались странно, не шли ей. Она снова и снова насвистывала уже знакомую мелодию. Так насвистывает человек, которому скучно на своей работе.
Она. Слава Богу. Те самые три бумажки пойдут по назначению.
Это была черная женщина, лет тридцати, высокая, с небольшой грудью.
— Простите, могу я спросить вас?
Ее глаза сузились. Она слышала о Рите и с подозрением посмотрела на меня.
— Что? — Она неохотно остановилась.
— С моей соседкой по камере сегодня случилась какая-то неприятность. Драка в комнате для отдыха. Ее увели оттуда, и с тех пор я ее не видела. Вы знаете, как она?
— Я знаю, где она. Внизу. Она вернется сюда утром и не будет открывать свой паршивый рот и говорить такое.
— Я дам вам двести долларов, если вы проведете меня к ней. Предлагаю так: сто сейчас, остальные — как ее увижу.
— У тебя нет двухсот долларов.
— Есть. Прежде чем мы пойдем, покажу вам.
Я видела, за что плачу: ее глаза жадно сверкнули. Она хотела эти деньги и, наверное, уже прикидывала, как их потратить.
— Нет. Оно того не стоит. Двести долларов! А если меня поймают, и я потеряю работу? Нет.
Она торгуется. Она моя.
— Тогда четыреста. Две сейчас, две позже. Это все, что у меня есть.
Она изобразила недоверие: