Ведущий расплылся и исчез, на экране пошли архивные кадры. Давний огненный старт «Посланника», плавно и бесшумно взмывающий к небу «Чемпион», марсиане на Марсе, триумфальное возвращение «Чемпиона», маленький обрывок первого, сфальсифицированного, интервью с «Человеком с Марса»: «А тебе нравятся наши, земные девушки?» — «Ну!» — совсем уже крошечный обрывок конференции в Правительственном Дворце и наделавшее много шума присвоение докторской степени по философии — все это сопровождалось короткими пулеметными очередями комментариев.
— Так что там, Пэтти?
— Майк на верхней ступеньке, толпа ярдах в ста, полицейские не пускают ее на территорию гостиницы. Дюк сделал несколько снимков, Майк ждет, пока он сменит объектив. Все спокойно, без спешки.
На экране появилась толпа, средним планом. Камера медленно пошла слева направо, время от времени останавливаясь на отдельных лицах.
— Как вы и сами, друзья, понимаете, — трещал Хэппи Холлидей, — население этого чудесного города находится сейчас в несколько взвинченном состоянии. Эти люди стали свидетелями странных событий, теперь они настроены более чем серьезно. Их законы были нагло попраны, их Силы безопасности были поставлены в унизительное положение, так что не приходится удивляться их справедливому возмущению. Фанатичные последователи человека, принимаемого многими за антихриста, не остановятся ни перед чем, есть все основания предполагать, что они организуют беспорядки в тщетной попытке дать своему вожаку уйти от законной ответственности. Можно ожидать чего угодно — абсолютно чего угодно!
Голос комментатора изменился, стал срываться на крик:
— Да, он выходит, он уже вышел, он идет к людям!
Изображение переключилось, теперь Майкл шел прямо на камеру. Энн и Дюк держались сзади и все сильнее отставали.
— Вот оно! Вот оно! Мы являемся свидетелями финальной сцены!
Майкл неторопливо приближался к толпе, его изображение в огромном стереовизоре выросло до натуральных размеров, он словно находился здесь, в комнате, рядом со своими братьями по воде. На самом краю принадлежавшей гостинице лужайки он остановился, расстояние между ним и толпой сократилось до нескольких футов.
— Вы звали меня!
Толпа взревела.
И тут в бежавших по небу облаках образовался разрыв, на Майка упал узкий сноп солнечного света.
Его одежда исчезла. Он стоял перед озверевшими людьми, золотой юноша, одетый в одну лишь свою красоту — красоту, от которой перехватывало дыхание, болезненно сжималось сердце. Был бы жив Микеланджело, думал Джубал, он бросил бы все другие дела, чтобы запечатлеть это чудо для не рожденных еще поколений.